– Гальдер? – допытывался Прайс, мрачнея.

– Наш старый друг, – заметил Гаррис. Келли молча курил. Лайт задумался.

– Я обязан быть объективным, – сказал он. – Генерал Гаррис назвал Гальдера нашим старым другом… Очевидно, вы, Гаррис, имеете в виду откровенные беседы Гальдера с нашими дипломатами еще в тысяча девятьсот тридцать девятом году, когда он убеждал нас дать Гитлеру полную свободу рук на Востоке, заключить с ним военный союз, а затем и информировал нас о военных мероприятиях, намечаемых Гитлером?

– Я имел в виду именно это, – заносчиво подтвердил Гаррис.

– В таком случае вы упускаете из виду, – спокойно сказал Лайт, – что поведение Гальдера было хитростью и наверняка инспирировалось Гитлером. Теперь имеются документы, из которых видно, что Гитлер мечтал о завоевании не только всей Европы, но и Соединенных Штатов Америки. И он, естественно, хотел, чтобы мы не мешали ему. Гальдер делал вид, что не понимал политики невмешательства, убеждал нас не обращать внимания на концентрацию фюрером войск у границы Франции, заверял нас, что, мол, фюрер сам знает, кого ему кушать сначала. Он обманывал нас.

– Я с вами не согласен… – визгливо начал Гаррис, но Прайс жестом приказал ему замолчать.

Лайт продолжал:

– Почему наше командование ценит сейчас генерал-полковника Гальдера? По трем причинам: во-первых, он издавна считается специалистом по Востоку, всегда был душой и телом за войну против Советского Союза; во-вторых, одно время он был начальником гитлеровского генштаба, в его руках сконцентрировались все старые оперативные планы войны против Советского Союза и, наконец, в-третьих, еще незадолго до прошлой войны он выступил на совещании в Военной академии в Берлине… Присутствовали высшие офицеры и верхушка гитлеровской партии… Гальдер изложил перед ними свой план ведения будущей войны. «Новая война, – заявил тогда Гальдер, – это будет комбинация воздушных атак, потрясающих своим массовым эффектом; новая война – это захват врасплох, террор, саботаж, убийства руководителей правительства; атаки, подавляющие численным превосходством во всех слабых пунктах, неожиданные штурмы, невзирая на резервы и потери». По Гальдеру, война против Советского Союза должна была быть закончена в течение трех месяцев: месяц для «решающих боев», еще два – для «завершения операции». План Гальдера предусматривал «общее непрерывное наступление германских армий вплоть до Урала». Нетрудно видеть, что теория Гальдера совпадает с нашей нынешней военной доктриной.

– Это и ценно, – заметил Келли.

– Не спорю, – парировал Лайт. – Мне хотелось лишь обратить ваше внимание, джентльмены, на одну неточность, а именно, я не считал бы план Гальдера чем-то принципиально новым. Придерживаясь его, Гитлер вел войну на Востоке и был разбит.

Это было рискованно: выходило, что, следуя той же самой военной теории, армии, брошенные на Восток в будущей войне, будут разбиты. Но Лайт пошел на этот риск – он должен был предупредить, предостеречь.

– Мы не видим возможности пересматривать наши стратегические планы, – вмешался Гаррис.

Заговорил Прайс.

– Беспокойство лейтенанта Лайта мне понятно, – сказал он. – Лайт боится риска. Мы – тоже. Однако, Лайт, не утоните в вашем пессимизме. Что бы вы ни говорили, без германской армии дело у нас не пойдет. Вам это должно быть и самому ясно. Не правда ли? Возможно, они будут воевать, и не очень хорошо, допускаю, но ведь, между нами говоря, больше-то воевать некому. А нам нужна огромная армия.

– Советская зона, Германская Демократическая Республика, застряла у меня, как кость в горле, – Келли стукнул кулаком по столу.

– Рано или поздно этот орешек тебе придется раскусить, – сказал ему Гаррис.

– Я за реальный подход к делу, – сухо заметил Лайт. – Что нам нужно с военной точки зрения? Сотни отмобилизованных дивизий, придвинутых к советской границе.

– Правильно, – бросил Гаррис.

– Но этих дивизий у нас нет, и неизвестно, когда они будут…

– Они будут, – вставил Прайс.

– Допустим, будут, – продолжал Лайт. – Но прежняя ситуация все равно не повторится; для того, чтобы добраться до советской границы, им надо с боем пройти территорию двух давно готовых к нашему нападению государств.

Келли пренебрежительно махнул рукой.

– Восточную Германию я беру на себя.

– Громкие фразы всегда находятся в противоречии с чувством ответственности, – сказал Лайт. – Что, собственно, мы можем взять на себя? Начать военные действия? Это-то не трудно… И получится у нас тут Корея номер два.

– Русские вряд ли полезут, – заметил Гаррис.

– Думаю, что вы ошибаетесь. Да если бы они и не полезли, у Восточной Германии имеются сейчас сильные соседи на юго-востоке, они-то, наверное, придут на помощь немцам по ту сторону Эльбы. Я лично в этом ничуть не сомневаюсь. А что все это будет означать? Вместо того, чтобы бросить наши армии на Восток, мы застрянем здесь, а армия, созданная нами в Западной Германии, прежде чем добраться, скажем, до Вислы, будет вести братоубийственную войну у себя дома, в долине Рейна, на Эльбе, у Одера. Что же получится? Если мы будем сидеть сложа руки и ждать, пока кончится война тут, на территории Германии, то мы рискуем очутиться в такой ситуации, при которой начать войну против Советов будет самоубийством. Если же мы обрушим на Советы атомный удар с воздуха одновременно с вторжением в Восточную Германию, действия авиации не получат поддержки армии на суше и будут по сути дела не только бессмысленны, но и преступны по отношению к самим себе.

– Что же вы предлагаете? Сосуществовать? – Гаррис не скрывал своего озлобления.

Лайт снова уклонился.

– Я предлагаю не доверять слепо опыту гитлеровских генералов, – сказал он.

– Новая Корея? – произнес Прайс. – Тоже будет неплохо… А там видно будет…

Прайс неуклюже встал:

– Я спешу.

Келли сказал предупредительно:

– До поездки на маневры у нас имеется еще время, сэр. В Пфальце вы увидите в действии атомную артиллерию…

– Прочти, Джо, – и Прайс подал ему вынутые из бокового кармана документы.

– Карл Функ! – Келли был приятно поражен. – Давно, давно пора выпустить его из тюрьмы. Функ – это…

– «Тигры», «пантеры», «фердинанды», – перебил его Прайс. – Знаю. Именно поэтому я сам буду присутствовать при объявлении Функу решения об его освобождении.

– Как, вы поедете в тюрьму? – удивился Келли.

– Безусловно. И поеду туда немедленно.

Келли взглянул на огромные, стоявшие в углу кабинета часы.

– Просил бы отложить наш визит в тюрьму на пару часов, сэр, тогда я имел бы возможность познакомить вас с результатом работ другого заключенного, генерал-лейтенанта Дрейнера. Ваши указания он выполнил – разработка плана закончена.