Более наивных существ, чем эти две милые Халки, на свете, по-видимому, не было. Не знали они ни людей, ни жизни, их вёл инстинкт; мысли, которые, может, на свет с собой принесли, вытиснутые во сне, что предшествовал пробуждению, – странно путались в головках, которые фантазия наполняла своими странными цветами.

Они знали только из сказок и песенок, что должны любить, что должны иметь мужей, что могут быть счастливыми и несчастными. Эти языческие повести рассказывали о разных дивных приключениях, о княжнах, как они, заколдованных, схваченных, плачущих и удачно вышедших замуж.

Всё это их привлекало, одно только тревожило: что обе не могут выйти замуж за одного мужа – потому что, как говорила Дзиерла, по новому закону все должны были иметь по одной жене. Мечтали, поэтому, о двух таких братьях, как они были двумя сёстрами, которые бы хотели жениться на них.

Старуха говорила, что таких братьев найти очень трудно…

А им двоим мысль о разлуке была равна смерти. Им казалось, что Бог, что их создал, должен был специально приготовить для них двух близнецов.

Дзиерла охотно приходила на вечера к княжнам, потому она так их звала. Сидела там удобно у огня, давали ей пива, сколько хотела, грызла орехи, кормили её калачами. Впрочем, эти дети так красиво её развлекали, над их добродушными вопросами и выкриками иногда так смеялась, что аж падала на пол.

Случилось, что, когда девушки, частенько посещая часовню, молились в ней и развлекались, потому что образы, украшение алтаря, занавеси на стенах, завитушки венков их забавляли, ксендз в ризнице, не ведая о них, говорил с Добрухом о немцах.

Они сперва ничего не понимали, но ксендз Жегота так много и очевидно горевал, так перед старым своим помощником излил душу, что две Халки в конце концов узнали обо всём.

Стояли сначала очень встревоженные, желая убежать; потом, когда ушёл ксендз, и они побежали в свою комнату. Догадались, что сокрытие здесь двух немцев было великой тайной!

Великой! Из разговора дошло до них, что Дзиерла знала о раненых! Жгло их неутолённое любопытство увидеть эти создания.

Халки так хорошо понимали друг друга, что почти говорить было не нужно. До вечера сидели, глядя друг другу в глаза, полусловами что-то бормоча, хватая друг друга за руки и обнимаясь. Мысль имели только одну – вынудить Дзиерлу, чтобы показала им немцев издалека – издалека, потому что их страшно боялись.

Но увидеть! Увидеть их должны были! Второй раз в жизни подобная возможность им уже представиться не могла.

Дзиерла, по своему обыкновению, пришла вечером. Ей не нужно было быть пророчицей, чтобы понять, что девушки в этот день были какие-то другие, неспокойные, разгорячённые.

Пока старая надзирательница не уснула, они говорили о вещах банальных – оглядывались только, скоро ли она выпустит из рук веретено и – не поднимет.

Поскольку бывало, что оно падало, но старая его хватала. Слюнявила пальцы и плела дальше, пока сон наконец совсем ей не овладевал. Тогда веретено выскальзывало на пол и она его уже не поднимала, вплоть до того времени, когда нужно было идти ложиться спать.

Дзиерла заметила и то, что Халки в этот день внимательно следили за своей охмистриной, всё больше на неё оглядываясь. Она забавляла их, как могла; видела, что не слушали, хотела уйти, не пустили.

Наконец закрылись уставшие глаза старухи, веретено покатилось… Спала. Халки приблизились к Дзиерли и с тревогой наклонились к ней. Говорили ей так, как они часто это умели: одна начинала мысль, кончала её другая, менялись эти два голоса и сливались в один. Закрыв глаза, можно было поклясться, что одна Халка только пела так детскую мысль свою.

– А! Дзиерла! Ты! Дзиерла нехорошая! Дзиерла вероломная! Мы кое-что знаем, а ты нам не сказала. Говоришь, что достала бы для нас из-под сердца, а скрыла такую любопытную вещь!

– Что же я скрыла от вас, дети мои золотые? Что? – спросила Дзиерла.

Обе наклонились к ней и в уши шепнули с обеих сторон:

– Немцы! Немцы!

Баба опустила от страха кубок, который держала. Поглядела на спящую и указала на неё им глазами.

– Ох! – сказали Халки. – Снятся ей вареники!

И повторили во второй раз:

– Немцы! Немцы!

Дзиерла хотела сделать вид, будто ни о каких немцах не знает. Вскоре они признались ей, откуда о них знали. Что тут было предпринять? Баба, может, и рада была этому, но страшно боялась.

– Пока они тут, Дзиерла, мы должны их видеть! О, должны! – говорили Халки, глядя друг на друга и согласно повторяя: – Мы должны!

– Нельзя! – сказала Дзиерла. – Где? Как? Если бы князь узнал, убил бы меня… а вас – я не знаю.

– Отец не узнает, никогда, никогда, а мы должны их видеть! – говорили Халки.

– Один лежит, – отпарировала Дзиерла, – другой мало ходит и ковыляет… как же вы можете их видеть! Сидят взаперти!

– Как? Мы не знаем, ты должна знать! Золотая Дзиерла, дорогая Дзиерла.

Баба заткнула себе уши, закрыла глаза, слушать не хотела, но смеялась… Что тут было с ними делать!

Дабы их отвлечь и иметь время подумать, Дзиерла начала описывать им немцев, а так как молодые парни ей понравились, она использовала очень яркие краски. Говорила, что были достойные, добрые, мужественные, что слышала, как они пели какие-то песни, которых на самом деле не понимала, но поклялась бы, что в них была речь о любви, так изумительно и сладко звучали.

Девушки жадно слушали, не теряя ни слова, приказывая ей повторять, но это повествование вместо того, чтобы насытить любопытство, ещё сильнее его распалило. Глазки их горели…

Осаждённая в этот день Дзиерла, не зная, как спастись, начала кашлять, разбудила старуху, которая подняла веретено, и этот золотой разговор прервался. Халки погрустнели – велели ей прийти завтра пораньше, пораньше… С одной мыслью обе побежали в угол, взяли свежий белый калач, завернули его в шитое полотенце и дали бабе, шепча: «Не для тебя, понимаешь, о, не для тебя!»

Дзиерла спрятала его за пазуху и подмигнула.

Пошла назавтра с очень фиглярной миной к немцам, неся с собой калач. Герон разговаривал с ней чаще, лучше её понимал и мог ей что-то поведать; она обратилась к нему. Достала из-под сукманы завёрнутый в красивое полотенце калач, подняла его вверх с весёлым лицом и – многозначительно положила перед Героном.

– Калач такой, что на вес золота его купить было бы дёшево. Кто этот калач держал? Кто это полотенце