насыпали землю, вбивали колья. Стоявшие рядом с ними надзиратели с белыми палками и бичами гоняли и кричали. Работа шла с большой спешкой.

Замок показался Яксу достаточно сильным, потому что его омывали вокруг воды двух, как он считал, рек, болота и озерца делали доступ к нему трудным. Одна узкая тропка вела в замок, да и ту легко было перекопать.

Сам грод, как все тогдашние, не отличался никаким изысканным строением. Всё это было из дерева, хвороста, кольев, глины и земли. Посередине тянулись избёнки у заборов, засыпанные сверху и покрытые дёрном, сараи и конюшни, а вдалеке стоял жалкий дом, сколоченный из брёвен, над которым возвышалась сторожевая башня, чуть выступающая над валами. Не служила она для обороны, только для обозрения околицы, и построена была также слабо, прозрачно, лишь бы лестницы к чему-нибудь припереть.

Помимо невзрачного дома, во дворе было разбито несколько шатров для людей и достаточно службы около них суетилось. Там уже князя можно было лучше узнать, потому что урядников с ним было предостаточно, и Яшко сразу заметил нескольких духовных лиц.

Плвач, который шёл первым, повёл гостей в главный шатёр; большого уважения к нему не показывал.

Яшко умудрился кое-как там разместиться, потому что уже на милость командира ничуть не рассчитывал, когда из шатра вышел ксендз и спросил о нём. Он представился ему как княжеский капеллан Медан, добавляя, что Яшко может чувствовать себя как дома.

Действительно, в нём немного можно было узнать духовное лицо, потому что у тёмной одежды был крой, подобный тому, который использовало духовенство, но, впрочем, тот Медан, должно быть, мало заботился о костёльных предписаниях, потому что и обувь имел носатую со шпорами, и нож сбоку, и шапку с позолоченой пряжкой на голове, и, наконец, молодое небритое лицо, усы вверх, а за волосами, красиво стекающими на плечи, тонзуры трудно было ожидать.

С любопытством и желанием познакомиться Медан сопутствовал Яксе до дома, привёл его в пустое помещение и сразу позвал челядь, чтобы принесли соломы на постель для отдыха, огня для растопки и всё, что следовало гостю.

– Однако не ждите, – сказал он весело, – что вам тут у нас будет очень удобно. Мы сами тут лагерем… в любую минуту Тонконогого ожидаем у замка, нужно будет обороняться. Наш князь имеет много мужества и выдержки, на своём поставит, но мы должны перетерпеть и умирать с голоду.

Clericus curiae, потому что такой себе титул дал Медан, говоря это, ударил ногами, аж шпоры забренчали, и по-рыцарски представился.

– Вы едете, по-видимому, из Кракова! – воскликнул он. – Там-то в школе я бывал, молодость провёл и мне приятно его вспоминать – но теперь туда не заглянуть. Мы с паном Лешеком чуть ли не на ножах.

– Я также с ним не лучше, – отпарировал Якса. – Вам сказали, кто я, угадаете и остальное. Достаточно, что я Якса, а там те, кто этой крови, должны только тихо сидеть в углу и головы не высовывать. Хорошо моему брату, что при Иво, потому что тот только о Господе Боге думает, а может, о епископской кафедре после Иво… но этого уже к нашим не причислишь. Я там выдержать не мог!

Медан рассмеялся.

– Кто знает, – сказал он, – как это с Лешеком закончится!!

Разместив так Яшка, на сердце которого сделалось легче, так как видел, что им не пренебрегают и помнят о нём, Медан вышел, обещая взять его с собой на дворский солдатский стол, когда полевка будет готова.

Миновал, может, час, когда уже не клирик со шпорами, а очень нарядный слуга, в половинчатой одежде, полукрасной, полусиней, пришёл забрать с собой Яксу в княжеский шатёр.

Итак, он пошёл с радостью…

Открыв заслонку, он очутился перед князем Владиславом, который сидел, оперев на колени обе руки, а рядом с ним была панская фигура того, с которым прибыл Якса. Смотрел он на него и с любопытством, и насмешливо.

– Вот Якса мой, – сказал он Плвачу, – поклон князю, а теперь и мне можешь, потому что знай, что перед тобой Святополк, которого ты хотел видеть и посольство от отца справить. В дороге мне не подобало показывать, кто я; тут, в Устье, я уже как дома. А сначала ты должен знать, что мы никогда в Плоцке не бывали.

Он поднял руку вверх и злобно рассмеялся.

Якса поклонился обоим.

– Говори, – сказал нетерпеливо Владислав, сплёвывая по-своему и гневаясь. – Есть там кто в Кракове, кто бы разум имел и этого мерзавца прогнал?

– Тех, кто бы хотел, хоть отбавляй, – сказал Якса. – Ни отец мой не забыл своих обид, ни я, ни мы все, сколько нас есть. Лешек уже, возможно, ушёл бы, если бы его епископ Иво и духовенство не поддерживали.

– Это ничего, – прервал Плвач, – они тоже за мной.

О! Да! Правда! Без них ничего, с ними надо держаться, если хочешь быть целым и царствовать. Я это знаю, я их обсыпаю подарками, я им даю, что хотят, пусть управляют, пусть монету чеканят, пусть со своими подданными делают, что им нравится.

– Тонконогий – глупец, он вступил в конфликт с ксендзами, из-за этого вылетел прочь из Кракова… да и в Познани не осядет… Нет! Ксендзы мне помогут.

Святополк поглядел на него и добавил:

– Меня тоже считай, потому что и я на что-нибудь пригожусь. Наше дело единое. Лешек хочет иметь дань от меня… хочет, чтобы я ему кланялся – не будет с этого ничего. Меня поморская старшина своим князем провозгласила. Моего отца посадил Казимир, платил дань, но это кончилось; не дам ни динара – я такой же хороший, как и он. А захочет войны, не побоюсь его.

У Яксы радовалось сердце.

– Ежели Конрад с вами, – сказал он, – нечего Лешека бояться…

Святополк дал ему знак, чтобы не говорил об этом.

– Конрад сам собой, я сам собой, у нас с ним нет ничего общего, – сказал он, – только дело с Лешеком.

– И с Тонконогим, – ответил Якса.

– Он ничего не значит, – вырвался Плвач. – Труха, слабяк. Все его покидают… поляне пойдут за мной и духовенством. Труха! Гниль! Поломают ему эти длинные ноги и он упадёт! Хоть бы они вдвоём с Лешеком за руки взялись, преодолеем их… Маленькие люди…

– Но епископ Иво и краковяне, а князь Генрих… – сказал Якса. – Я вот как раз во Вроцлаве был – оттуда ничего хорошего ожидать нельзя.

Святополк и Плвач посмотрели друг на друга, потом на Яксу.

– Слушай, Яшка, – отозвался первый из них, который, видимо, имел решающий голос и преобладание. – Я