В рассуждениях о судьбах византийских царей, которые презирали своих «бояр», и в притче о юном царе, подпавшим под власть своих порочных страстей, сказывалась явная ориентация М. Грека на княжеско-боярские круги, недовольные политикой молодого государя.

Пересветов предлагал укрепление самодержавной власти путём введения порядков, господствовавших в Османской империи: строгой справедливости; выдвижения на государственные посты не по знатности фамилий, а по личным качествам; заботы о «воинниках», которыми держатся все царства. А что касается православия, полагал Пересветов, так «Бог не веру любит, а правду».

Псковский монах Ермолай-Еразм представил царю совсем другой проект. Обращая главное внимание на крестьянство, он писал: «Вся земля от царя и до простых людей тех трудов питаема». Описывая бедственное положение простых земледельцев, разоряемых большими податями и произволом начальства, он предлагал реформы в налогообложении.

…Отходчив и доверчив русский человек, веками живущий верой в доброго царя и с надеждой откликающийся на благие обещания своих правителей. Обещания, как правило, не подкрепляются практическими шагами: 27 февраля 1549 года москвичи стали свидетелями талантливо разыгранной царём одноактной пьесы под названием «Отныне я судия вам и защитник». Словом, театр на Пожаре!

Впереди Европы. В июне 1550 года Земский собор принял новый Судебник. В него вошли указы Василия III и Елены Глинской, но не только – в законодательство было внесено и много нового.

Прежде всего, урезывались права наместников и волостелей. Теперь они могли собирать налоги на кормление себя любимых не по собственному хотению, а строго по доходным спискам, общим для всей страны.

Из ведения наместников изымался уголовный розыск. С этой целью была проведена губная реформа. По ней в городах и волостях из детей боярских избирались губные старосты; они должны были бороться с татями (разбойниками) и расследовать уголовные дела.

В городах начали избирать земских старост и целовальников, которые должны были участвовать в судебных разбирательствах, ведшихся наместниками. Отменялось «поле» – судебные поединки, так как этот обычай был выгоден богатым людям, имевшим возможность нанимать вместо себя хороших бойцов. Впервые вводилась уголовная ответственность за взятку (этого не было даже на Западе).

Более того, впервые в Европе Судебник обеспечивал неприкосновенность личности[19]. Отныне наместник не имел права арестовать человека, не предъявив доказательств его вины земскому старосте и двум целовальникам. Если случалось обратное, староста мог освободить арестованного и по суду взыскать с администрации наместника штраф «за бесчечье». Появилась возможность освобождения от наказания при надёжном поручительстве.

Лишались наместники и другого права: продать, казнить или отпустить на волю по своему усмотрению «татя и душегубца и всякого лихого человека». Отныне это стало прерогативой государя. При этом наказания за тяжёлые преступления были менее суровыми, чем, например, в Англии. По этому поводу путешественник Р. Ченслер писал: «По их законам они не могут повесить человека за первое преступление, но могут держать его в тюрьме, часто бить его плетями и налагать на него другие наказания. И он будет сидеть в тюрьме, пока его друзья не возьмут его на поруки.

Если это вор или мошенник, каких здесь очень много, то, если он попадётся во второй раз, ему отрезают кусок носа, выжигают клеймо на лбу и держат в тюрьме, пока он не найдёт поручителей о своём добром поведении. А если его поймают в третий раз, то его вешают.

Но и в первый раз его наказывают жестоко и не выпускают, разве только у него найдутся добрые друзья или какой-нибудь дворянин пожелает взять его с собой на войну, но при этом последний принимает на себя большие обязательства».

Судебником была введена налоговая реформа: вместо подворного обложения устанавливалось посошное – по количеству земли. Аннулировались тарханы (освобождение от налогов). Феодалы-вотчинники лишались права свободной торговли и права сбора торговых пошлин в их владениях.

Знакомясь с указами своих предшественников по трону, Иван IV обратил внимание на практику централизованного выкупа пленных, введённую его матерью Еленой Глинской. Эту практику царь перевёл на постоянную основу. С этой целью им был введён особый налог для спасения людей, попавших в неволю, – «полоничные деньги».

Были пересмотрены повинности крестьян. Самыми тяжёлыми из них являлись ямская и «посоха». Крестьяне обязывались поставлять лошадей и подводы для почтовых и армейских перевозок в любое время года, отрывая их от работы. Вместо этого была организована регулярная почта, а саму повинность сделали денежной. Налогом заменили «посоху» (сборы с сохи).

Принятие Судебника 1550 года стало эпохальным событием в развитии русского права. В Западной Европе ничего подобного ещё долго не было. В Англии судьи изнывали под тяжестью запутанных, не приведённых в систему правовых положений разного времени. Судопроизводство там было построено на прецедентах из старых решений, хранившихся в архивах.

Не лучше обстояло с этим и во Франции. Вольтер говорил о средневековом судопроизводстве своей страны: «Законы меняют, меняя почтовых лошадей, проигрывая по ту сторону процесс, который выигрывается на этом берегу. Если же и существует некоторое единообразие, то это единообразие варварства».

Факт принятия Судебника 1550 года, плохо согласующегося с широко распространёнными представлениями об Иване Грозном как о деспоте и тиране, погрязшем в разнузданных оргиях, вызвал следующую сентенцию известного писателя Александра Бушкова: «До выборов американских шерифов и суда присяжных оставалось ещё более двухсот лет, а в России они уже существовали, пусть и под другими названиями: губные старосты и земские судьи».

Постепенно к работе соборов стало привлекаться посадское население (купечество и богатые горожане), что тоже было сделано задолго до «передовой» Европы. Поэтому вполне справедливо другое замечание того же Бушкова: «Во многих западноевропейских странах, которые нам сегодня представляют старейшим оплотом демократии, подобное появилось худо-бедно к девятнадцатому веку».

Вот так-то!

Кстати, об упоминавшемся выше «поле». Многие помнят поэму М.Ю. Лермонтова «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова». Их поединок и был этим самым «полем», то есть решением на кулаках, кто прав. Правда, Михаил Юрьевич несколько сместил временные рамки: опричнина была введена в 1564 году, на 14 лет позже постановления первого Земского собора.

«Поле» уже не застал англичанин Ричард Ченслер, побывавший в Москве в самом начале 1550-х годов. Но по рассказам ближайшего окружения царя он смог описать только что канувший в Лету судебный обычай: «Если истец не может доказать ничего, то ответчик целует крест в том, что он прав. Тогда спрашивают истца, не может ли он предоставить какие-либо иные доказательства. Если нет, то он может иногда сказать:

– Я могу доказать свою правоту своим телом и руками или телом моего бойца, – и таким образом просит “поля”.

После того как