– Не жалко? – поинтересовался вернувшийся в тот момент старший офицер. Вассерман удивленно поднял брови:

– Кого?

– Ну, экипажи кораблей… Они, кстати, уже орут, что сдаются.

– Мы их не звали. А корабли – барахло.

– Но они же тоже… – начал было один из штурманов и осекся, натолкнувшись на холодный взгляд командира.

– Что тоже? Вы продолжайте, продолжайте, я вас слушаю. Чего замолчали? Впрочем, давайте, я попробую сам. Тоже евреи?

Он еще раз окинул взглядом собравшихся, мысленно усмехаясь. Те, кто служил с ним давно и знал, что почем, наблюдали за спектаклем с неподдельным интересом. Молодняк же, которого тоже хватало, впервые увидевший своего командира в бою и еще не изживший тупые предрассудки, смотрел на Вассермана… странно. Они все еще не могли понять, как относиться к нему. Дебилизм (а среди идеологов пораженных сим недугом хватало) заразен. Что же, Вассерман, будучи в чем-то истинным представителем своего народа, предвидел этот разговор и заранее подготовил ответ. Неожиданный, как, впрочем, и планировалось.

– Они – не настоящие евреи, – чуть пафосно выдал он и картинно подбоченился. – Настоящие, истинные евреи не проигрывают. Как я, например. А эти – так, китайская подделка…

Смешки, раздавшиеся в ответ, очень быстро переросли в громкий, снимающий напряжение хохот. То, что нужно после боя. И, выдержав приличествующую случаю паузу, хлопнул ладонью по столу:

– Ну, все, приступаем к высадке десанта. Пора навести порядок в этой Папуасии и объяснить им, наконец, что мы не кто-нибудь, а белые люди15. Вперед!

Кольм пришел в себя от того, что ему за шиворот капало что-то горячее. Не просто горячее, а обжигающе горячее. И, шевельнув головой, он едва не взвыл – похоже, на шее и спине он заработал неслабый ожог. Пора было выбираться из этого неприятного места…

Жидкость оказалась гидравлической, капающей из какого-то разорванного шланга. Судя по слабо отблескивающим в отвратительно-красном свете аварийных ламп лужам на полу, ранее бывшем стеной, порвало их изрядно, и вылейся все это на Кольма, можно было и свариться. Но – повезло, под струю не попал, висел на ремнях в перекошенном пилотском кресле, и только.

А вот пилоту, сидевшему слева, не повезло. Он тоже висел, свесив руки, и половины головы у него не было. Какая-то из не выдержавших удара панелей, разлетевшихся, подобно уродливой шрапнели, раскроила ему череп, будто орех.

Скрипя зубами от боли и злости, Кольм нашарил в кармане аптечку. Была у него, как, впрочем, и у многих других пилотов привычка таскать ее с собой. В бою случается всякое – и травмы от перегрузок или ударов, и ранения. Выживание зависит порой от того, сколько времени ты сумеешь продержаться, не потеряв сознание, выдержав кровопотерю. Твои кишки могут валяться на полу, но ты обязан быть способным вести истребитель и добраться до своего корабля. Тогда, если повезет, тебя соберут из кусочков. А потому не было в той аптечке ничего сверхъестественного. Зато кровоостанавливающих, противошоковых и обезболивающих препаратов имелось в избытке. Последние сейчас пришлись очень кстати, и, вогнав иглу в бедро прямо сквозь ткань комбинезона, уже через пару минут Кольм почувствовал, что приходит в себя. Боль отступила, оставив некоторую вялость, но притом кристальную ясность мысли и четкое понимание того, что надо выбираться.

В кои-то веки небольшие размеры кабины пришлись кстати – выбравшись из кресла, он не звезданулся сверху вниз, а сразу достал до пола-стены. Больше всего он опасался теперь, что дверь в десантный отсек перекосило и выбраться окажется проблемой, но продукт уральских заводов с честью выдержал испытание. Резервная система отпирания сработала четко, и дверь с легким скрежетом отползла в сторону, явив глазам пилота картину полного разгрома.

Десантный отсек при ударе о землю пострадал куда сильнее, чем кабина пилотов. Его буквально пропороло стальными балками, торчащими из руин какого-то здания, которое бот, собственно, и снес. В результате он уподобился неаккуратно вскрытой консервной банке, и повезло еще, что не загорелся. Как утверждали конструкторы, гореть в такой машине могло немногое, но теория и практика, это Кольм знал точно, часто идут разными дорогами.

Но хуже искореженного корпуса и зияющих проломов было то, что отсек оказался пуст. Не стерилен, разумеется, валялась тут куча всякой дряни, вроде обломков кресел, но людей не было. И их вещей не было. Да и оружия в настенных креплениях тоже. И как это, спрашивается, понимать? Ушли, бросив пилотов? Что-то не похоже это на уральцев. Сам Кольм точно не ушел бы и о товарищах плохо не думал. А значит… Значит, у него проблема.

Пальцы рефлекторно погладили кобуру, ощутив успокаивающий холод металлической, с пластиковыми накладками рукояти. Двадцать разрывных пуль и запасная обойма. Еще кортик, носить который в подобных обстоятельствах некоторые считали пижонством. Ну и одна абсолютно не ассоциирующаяся с оружием игрушка, браслет на запястье, подарок деда. Не слишком много, но умелому человеку хватит на маленькую локальную войну.

Подумав секунду, Кольм вернулся в кабину пилота, снял с погибшего товарища кобуру с таким же, как у него самого, пистолетом. Кортика у пилота не было, зато нашелся небольшой узкий нож с на редкость ухватистой рукоятью без крестовины. Такой удобно носить за голенищем сапога – не зацепится, когда достаешь. Или… Зло усмехнувшись, Кольм проделал с оружием нехитрую манипуляцию из тех, каким не учат пилотов, зато можно подсмотреть, общаясь с мелкой уличной шпаной. А Семен в детстве был отнюдь не пай-мальчиком, зато наблюдательности ему было не занимать. Порядок, можно выходить, сидеть здесь все равно бессмысленно.

С ожидаемой проблемой Кольм столкнулся даже быстрее, чем думал. Едва выбравшись из чрева искореженного бота (люк заклинило, кормовой пандус завалило обломками бетона, но одна из пробоин оказалась достаточно велика, чтобы пройти без особых ухищрений) и пройдя десяток шагов, пилот обнаружил, что практически упирается лицом в ствол архаичного, но притом вполне боеспособного автомата. Его хозяин не стал соревноваться в подготовке с офицером, а просто сидел, уютно устроившись за обломком стены, и ждал, когда тот подойдет ближе. И, что характерно, дождался.

– М-дя, – это было единственное, что успел сказать Кольм, глядя в маленькое круглое отверстие, закрывающее собой весь мир. К оружию он тянуться даже не пытался. Негр, высокий, плосконосый, наряженный в тошнотно-зеленого цвета рубаху и такие же штаны, выдал какую-то фразу на своем идиотском языке, который пилот банально не понимал, а затем, не дождавшись ответа, с чувством врезал Кольму прикладом в живот. Внутри все как будто взорвалось, и капитан-лейтенант, согнувшись пополам, рухнул на колени.

Когда боль немного отпустила и синие круги перед глазами сменились нормальной картиной происходящего, негров было уже четверо. Все, судя по одежде, обычные, насколько это слово вообще применимо к нигерийцам, бюргеры. Не армия, ни в коем случае. И что им здесь вообще надо, уродам? Сидели бы в подвалах и дрожали – глядишь, живы бы остались…