Их пальцы переплелись, руки соединились. Вот, а ты думал, что решение остаться в живых было самым смелым твоим поступком на этой неделе. Он нырнул в секретное хранилище, где хранил то чувство, которое испытал на конкурсе талантов. Открыл его уже во второй раз за сутки, надеясь, что оно и теперь ему поможет.

Быстрым движением Дилл повернулся на левый бок и оперся на локоть. Ее лицо было в паре десятков сантиметров от него. Они посмотрели друг другу в глаза. Он слышал ее дыхание, которое вдруг оборвалось. На долю секунды Дилл испугался, что услышит ее смех. Но она не засмеялась. Вместо этого ее рот приоткрылся так, словно она собиралась что-то сказать. И она ничего не сказала. Дилл подумал о том, что наиболее остро чувствуешь себя живым сразу после того, как сделал нечто невероятно смелое. Оказалось, что очень даже живым он чувствовал себя и перед тем, как это сделать.

Дилл обнаружил, что есть еще одна вещь, которая получается у него так же естественно, как писать музыку.

Губы Дилларда Эрли коснулись ее губ, и для нее это был первый поцелуй, так же как и для него. Но они быстро приспособились и через несколько нерешительных секунд начали целоваться по-настоящему. Лицо. Шея. Пальцы. Этот голод был больше чем просто сексуальный. Более первобытный и насущный. Над ними довлели годы желания.

Это очень плохая идея – пуститься в подобную авантюру с лучшим другом за два с половиной месяца до отъезда в Нью-Йорк. Это очень хороший способ разбить друг другу сердце. И очень хороший способ потерять фокус в своей новой жизни. Это очень.

Очень.

Очень.

Очень.

* * *

– Лидия! – послышался голос миссис Бланкеншип. Она поднималась по лестнице.

Дилл отскочил от Лидии так, словно она была радиоактивна. Они лежали рядом, глядя в потолок, стараясь отдышаться и не расхохотаться.

Миссис Бланкеншип появилась в двери с чашкой кофе в руке. Она уже собралась на работу.

– Ну что, дети? Ночка у вас была насыщенная, не так ли?

– И утро, – сказала Лидия. Она почувствовала, как тело Дилла рядом с ней затряслось: он отчаянно пытался не засмеяться. Не надо, Дилл. Не надо. Соберись.

Дилл фыркнул – этот звук невольно вырвался у него из горла. Он попытался замаскировать его, кашлянув. И это стало последней каплей. Взрывы хохота. Потоки. Лидия повернулась к Диллу и уткнулась лицом ему в руку.

Миссис Бланкеншип смотрела на них с подозрительным выражением лица.

– Та-а-ак… Мне кажется, я что-то пропустила.

– Ничего, мам, – сказала Лидия сдавленным голосом Диллу в рукав, пытаясь успокоиться. – Мы просто смеялись над одной шуткой.

Миссис Бланкеншип, подняв брови, прислонилась к дверной раме.

– Я люблю шутки. Расскажите мне.

– Расскажи ей, Лидия, – сказал Дилл, подтолкнув Лидию рукой.

Лидия ударила Дилла в грудь тыльной стороной руки и вытерла слезы с глаз. Прочистила горло.

– Ладно, ладно, хорошо, сейчас. Тук-тук, – они с Диллом разразились хохотом. – Кто там? – Миссис Бланкеншип сделала глоток кофе. – К. К-кто? К кому.

Лидия с трудом смогла рассказать шутку до конца.

Они с Диллом буквально бились в истерике. Слезы текли по их лицам, падая на покрывало. Лидия начала икать.

– М-м-м, хм-м-м, – протянула миссис Бланкеншип. – Очень, очень смешно, Лидия. Но знаешь что? Думаю, вам двоим не помешает немного поспать.

– Ага, – сказала Лидия. – Мы сейчас определенно плохо соображаем.

– Ясно. Хорошего дня тебе, милая. Дилл, и тебе тоже. И поздравляю тебя с твоим решением поступать в вуз. Оно верное. Я рада за тебя.

– Спасибо, мэм. Я в последнее время принял немало верных решений.

Миссис Бланкеншип улыбнулась и пошла прочь, бросив через плечо:

– Поспите. Я серьезно.

* * *

Лидия подождала, пока стихнут шаги ее матери, и снова повернулась к Диллу.

– Мы только что целовались на моей кровати.

– Ага.

– Настоящий сеанс поцелуев. Ну, знаешь, органический, травяного откорма, свободного выгула.

– Высшего сорта.

– Я, кажется, заговариваюсь. Бла-бла-бла.

– Да нет.

– Но и не не заговариваюсь.

Лидия прижалась к Диллу.

Он приобнял ее одной рукой.

– Нет. Или да. Не знаю. Как бы там ни было, я не против. Я слишком устал, чтобы воспринимать двойное отрицание.

– Ты должен был читать мне проповедь об Иисусе, – пробормотала Лидия.

– Таков был план.

– Мне кажется, тут кроется какая-то сильно неуместная шутка.

– Подумай об этом. Я тебе доверяю.

Лидия повернулась, положила локти Диллу на грудь и опустила подбородок на свои скрещенные руки.

– Значит, с этого момента «проповедь об Иисусе» будет нашим эвфемизмом «поцелуев», верно? С этого момента?

– Точно.

– Просто хотела это прояснить.

– Окей.

– Итак, давай подведем итог последним двадцати четырем часам. Во-первых, ты не убил себя. Во-вторых, ты подал заявление в вуз. В-третьих, мы целовались. Это, ну, три вполне хорошие вещи.

– Пожалуй, было бы еще лучше, если бы я к тому же стал известным музыкантом.

– Разве я не говорила тебе, что у каждого из твоих видео сейчас уже больше ста тысяч просмотров?

– Ты серьезно?

– Абсолютно.

– Bay.

– Да. Так что у тебя есть все, Диллард Эрли.

– Ну разве что кроме телевизора и отца, который не в тюрьме.

– Твоя правда. Итак, что теперь будем делать?

– Не знаю. Я так далеко не заглядывал. – Дилл протянул руку и погладил ее по щеке. – Может, продолжим целоваться?

– Может быть. Да.

Так они и поступили.

– Это все усложняет, – сказала Лидия, когда они закончили.

– Наша жизнь и без того была довольно сложной.

– Да, но это еще сильнее усложняет нашу сложную жизнь.

– Знаю.

У них существовали правила: явные и неявные, в большинстве своем установленные Лидией.

Явное правило: держать все в секрете. Они не хотели, чтобы Дилла пилила мама или чтобы их изводили одноклассники. Еще это помогало Лидии продвигать музыку Диэрли в своем блоге: рекламировать своего бойфренда было бы неправильно. В тесной взаимосвязи со всем этим существовало строгое правило, запрещающее им проявлять чувства на публике, а также называть друг друга парнем и девушкой.