Она взялась за разболтанную, дребезжащую дверную ручку. Та поддалась, и входная дверь, скрипнув, открылась. Ей в ноздри ударил запах заплесневевшего ковра и лежалого хлеба.

Вот как пахнет отчаяние. Она никогда не была дома у Дилла. Он ни разу не приглашал ее войти и даже лез из кожи вон, чтобы ей не удалось даже заглянуть внутрь. Было нетрудно догадаться, почему. Все оказалось еще хуже, чем она представляла, – хотя ей никогда не нравилось думать о том, как жил Дилл.

– Дилл! – позвала она. Ее голос угас, задохнулся в просевшей, пыльной гостиной. Лидия ступила внутрь, выбирая дорогу в сером свете дома, словно пол мог провалиться под ее ногами.

– Дилл! – Она заглянула в спартанскую спальню, в которой не было почти ничего, кроме аккуратно убранной постели, вышивкой со строками из Библии над ней и Библии на ночном столике.

Лидия повернулась к закрытой двери позади нее. Пол под ее ногами скрипнул. В ушах стоял гул. Внутри все горело от адреналина. В горле ощущался едкий привкус страха. Внутри поднималась холодная паника.

Она протянула руку, помедлила немного, потом тихо постучала.

– Дилл! Эй, приятель, школа. Дилл!

Тишина. Она пыталась говорить как ни в чем не бывало:

– Слушай, Дилл, если ты там наяриваешь, лучше прекращай, потому что я сейчас войду. И это будет очень неловкая ситуация для нас обоих.

Тишина.

Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, только бы с тобой все было в порядке. Пожалуйста, ты не можешь умереть в этом ужасном месте.

Повернув ручку, она толкнула дверь. Та перекосилась на сломанной петле и уперлась в ковер.

– Дилл! – Лидия толкнула дверь пару раз и потом только догадалась, что нужно приподнять ее за ручку.

Она огляделась в полумраке комнаты. Тонкие полоски света проникали в щели по краям закрытых жалюзи, так что можно было различить очертания тела в постели. Дилл лежал неподвижно, отвернувшись от двери, голый до пояса. Лидия видела каждую косточку его спины. Он казался таким маленьким. Ее сердце забилось чуть ровнее, когда она увидела, что он дышит.

– Дилл! – Она медленно подошла к нему, споткнувшись о его ботинок и чудом сохранив равновесие. Села на краешек кровати, протянула руку и с опаской коснулась его плеча. Он был теплый на ощупь. Хорошо.

– Что? – сказал Дилл. Его голос казался сухим и безжизненным.

– Я волнуюсь за тебя. Ты в порядке?

Дилл продолжал смотреть в противоположную стену.

– Лучше чем когда-либо.

Лидия выдавила из себя смешок.

– Глупый вопрос, верно?

– Да.

Ее глаза привыкли к темноте, и она обвела взглядом комнату. Одежда Дилла – та, что она помогла ему выбрать, – валялась на полу и висела на полуоткрытых ящиках комода. Пол был усыпан скомканными листками бумаги, возможно, вырванными из тетради с песнями. Гитара криво стояла в углу, одна из струн была порвана и болталась.

Задача номер один: вывести Дилла из этой комнаты, потому что здесь даже у меня возникает желание убить себя, а у меня ведь только средняя степень депрессии.

Лидия снова тронула его за плечо и слегка потрясла.

– Эй, эй. Давай съездим куда-нибудь. Необязательно в школу. Прогуляем уроки и пойдем смотреть на поезда, заберемся на Колонну. Что-нибудь такое.

– Нет.

– Давай поедем куда-нибудь на машине. Куда ты хочешь поехать? В Нэшвилл? В Атланту? Давай съездим в Мемфис, посмотрим «Грейсленд»[11].

– Нет.

– Ладно, сам что-нибудь предложи.

– Ложись сюда.

– Это какая-то фиговая вечеринка.

– Ага, наверное.

Так мы ни к чему не придем. Лидия не убирала руки с плеча Дилла, размышляя о том, что же ей делать дальше.

– Вчера вечером видел маму Трэвиса, – сказал Дилл.

– Как она держится?

– Не очень. Она уехала.

– В смысле… насовсем?

– Да.

– Но не вместе с мерзким отцом Трэвиса?

– Нет.

– Вот это да. Она молодец. Не сказала, куда едет?

– Нет. А я и не спросил. Отдал ей дубинку Трэвиса.

– Хорошо.

Снова длинная пауза. Дом поскрипывал и потрескивал вокруг них.

– Я тоже скучаю по Трэвису, Дилл, каждый день.

– Дело не только в Трэвисе.

– Знаю.

Дилл повернулся на спину и посмотрел на Лидию.

– Останься, – тихо сказал он.

– Ладно, но я серьезно считаю, что тебе станет лучше, если ты поднимешься и мы поедем куда-нибудь.

– Я не об этом. Я про останься. Пожалуйста.

Когда она поняла, о чем он, внутри у нее все сжалось в комок.

– Дилл, я…

– Собираешься сказать, что не можешь. Но это неправда. Ты можешь, просто не станешь этого делать.

Только не это. Не сейчас. Ты же обещал. То есть ты не в точности это обещал. Но это подразумевалось. Она посмотрела ему в глаза. Его взгляд был стеклянным и отрешенным.

– Не стану. Не стану, потому что не могу.

– Ты можешь все, что захочешь. Ты могла бы остаться.

– Дилл, прошу тебя, не надо. Это нечестно. Я не останусь. Ты уезжай. Уезжай, как я, как мама Трэвиса.

– Я…

– Да, да, я знаю. Ты не можешь. Но это чушь собачья. Ты можешь. Просто не станешь этого делать.

– Я не могу. Я не могу даже с кровати встать.

– Поехали со мной. Поедем в Нью-Йорк. Ты будешь спать у меня на диване. Найдем тебе работу. Я буду приставать к тебе с Библией и заставлять тебя раскаиваться, чтобы ты чувствовал себя как дома.

– Нет.

В его голосе была печальная решимость.

– Я тебя не брошу.

Дилл перекатился обратно на бок. Она взяла его за руку и осторожно попыталась развернуть к себе.

– Дилл…

Он отбросил ее руку и прошептал:

– Просто уйди. Я хочу побыть один.

– Тебе нельзя сейчас оставаться одному.

– Черта с два. Пожалуй, самое время привыкать к одиночеству. УЙДИ.

Дилл никогда еще не был с ней так резок.

– Нет. – Она старалась не выдать своего ужаса и беспомощности.

– Уйди! – заорал он. – Оставь меня в покое!