— Вы с ума сошли? — спросила я. — Ни в какую школу я не пойду.

— Сейчас вам там безопаснее всего, — сказал Орен. — Алиса не даст соврать.

— Она сейчас слишком занята спасением репутации семьи после того интервью, — парировала я. — Уверена, последнее, что ей нужно, — это мое появление на публике. Все с пониманием отнесутся к моему желанию побыть дома.

— Учеба в «Кантри-Дэй» и «появление на публике» — это разные вещи, — возразил Орен и спустя пару секунд уже набирал Алису. Он включил громкую связь, и мой адвокат слово в слово повторила все, что я уже слышала: надо надеть школьную форму, натянуть маску невозмутимости и притворяться, что ничего не произошло.

Если мы станем делать из случившегося трагедию, все будут так это и воспринимать.

Я рассказала Алисе обо всем, что мы выяснили, раз уж пообещала больше ничего не утаивать, но она осталась при своем.

— Ведите себя нормально, — велела она.

За последние недели я успела напрочь забыть, что такое нормально. Но не прошло и часа, как я уже надела юбку-плиссе, белую рубашку и форменный бордовый пиджак. Легкая небрежность в прическе, минимальный макияж — подчеркнуты только глаза. Молодежный деловой стиль «с дерзкой изюминкой», представленный на обозрение всему миру — или по меньшей мере ученикам школы «Хайтс-Кантри-Дэй».

Я чувствовала себя совсем как в первый день. Никто на меня не пялился, напротив — все как один отводили взгляд, и это было слишком заметно. Джеймсон и Ксандр выскользнули из машины следом за мной и встали по бокам. Мы с Хоторнами объединились против целого мира — во всяком случае на сегодня.

* * *

Я, как могла, старалась держаться, но к обеду мое терпение лопнуло. Мне надоели чужие взгляды. Надоело делать вид, что все в порядке. Надоело изображать счастье. Я пряталась — точнее пыталась спрятаться — в архиве, там-то меня и нашел Джеймсон.

— По-моему, тебе пора развеяться, — подметил он.

Орен, стоявший в шести футах от меня, скрестил руки на груди.

— Нет.

Джеймсон невинно посмотрел на моего телохранителя.

— Знаю я вас, — процедил Орен. — И развлечения ваши. Никакого скайдайвинга. И полетов на парашюте за катером вдоль побережья. Никаких скачек. Мотоциклов. Метаний топоров…

— Метаний топоров? — я с интересом посмотрела на Джеймсона.

А он снова взглянул на Орена.

— А что вы думаете о крышах?

* * *

Спустя десять минут мы с Джеймсоном оказались на крыше Центра искусств. Он раскатал искусственный газон и подготовил мячик.

— Близко к краю не подходите, — велел мне Орен и нарочно отвернулся от нас.

Я ждала, что Джеймсон начнет расспрашивать меня об открытках. Будет флиртовать, коснется меня, выманит все ответы, как это умеет только Джеймсон Хоторн. Но он просто протянул мне клюшку.

Я заняла позицию для удара. В глубине души мне даже хотелось, чтобы он приблизился ко мне со спины, обхватил руками мои. Джеймсон на крыше. Грэйсон в лабиринте. В голове царил полный бардак. В душе тоже.

Я выронила клюшку.

— Моя мама была сестрой Кейли Руни, — призналась я. И выложила следом все, что узнала. Трудно было облечь все свои открытия в слова, но я справилась. И чем больше я говорила, тем отчетливее проявлялась задумчивость на лице Джеймсона.

А чем глубже он задумывался, тем ближе ко мне подходил.

— Как думаешь, что такого ценного Тоби оставил в Джексоне? — спросил он. — И почему там? — Он смотрел на меня так внимательно, точно все ответы были у меня на лице. — Сколько длилась его амнезия? Почему он не опроверг слухи о собственной смерти, когда память к нему вернулась?

— Из-за чувства вины, — ответила я. Эти слова непросто было произнести — сама не знаю почему. — Тоби презирал себя почти так же сильно, как любил мою маму.

Я впервые признала это вслух. Тоби Хоторн любил мою маму. А она — его. Это был страстный, в прямом смысле «курортный» роман. Одно это осознание наводило на мысль, будто я лгу сама себе всякий раз, когда делаю вид, что у меня-то никаких чувств нет, что все на свете должно быть просто и однозначно.

Что я могу заполучить что хочу и для этого мне вовсе не нужно к чему-то стремиться душой и телом.

— Наследница? — В темно-зеленых глазах Джеймсона читался вопрос. Но я слабо понимала, о чем он спрашивает, чего он от меня хочет.

Чего я сама от него хочу.

— Тук-тук! — Ксандр просунул голову в проем двери, ведущей на крышу. — Так уж вышло, что я случайно приник ухом к двери и кое-что услышал. У меня есть одно соображение.

У Джеймсона был такой взгляд, точно он готов задушить младшего брата. Я покосилась на Орена. Тот продолжал подчеркнуто игнорировать нас троих. Я буквально слышала его мысли: «Не мое это дело».

— Позвони ей, — Ксандр бросил мне какой-то предмет. Я инстинктивно поймала его. Это оказался телефон — и в него уже был вбит чей-то номер.

— Кому? — сощурившись, спросил Джеймсон.

— Твоей бабушке, — уточнил Ксандр, посмотрев на меня. — Как я уже говорил, я случайно узнал кое-какие сведения, пока стоял, прижав ухо к железной двери, — с кем не бывает. Мать Кейли Руни — твоя бабушка, Эйвери. Этой детали пазла у нас прежде не было, и вот, — он кивнул на телефон, — ее номер.

— Ты вовсе не обязана ей звонить, — сказал Джеймсон, и это было так же удивительно, как и то, что он добровольно оставил меня, когда я начала разбирать открытки.

— А по-моему, наоборот, — сглотнув, ответила я. От одной мысли об этом сердце подскочило к самому горлу, и все же я нажала на кнопку вызова. В трубке послышались долгие гудки, они все тянулись и тянулись, без переключения на автоответчик. Я никак не могла заставить себя завершить вызов и просто слушала, слушала, и наконец кто-то взял трубку. Едва я успела поздороваться и представиться, как собеседник меня перебил:

— Я знаю, кто ты такая. — Сперва мне показалось, что этот хриплый голос принадлежит мужчине, но чем дольше я его слушала, тем сильнее убеждалась, что мой собеседник все-таки женского пола. — Зря ты посмела набрать мой номер. Тебе что, моя дочурка непутевая ничего о нашей семье не рассказывала?

Я сама не знала, чего от нее ждать. Мама всегда твердила мне, что у нее родни не осталось. И все же каждое слово, произнесенное ее матерью — моей бабушкой, — больно врезалось в сознание.

— Если бы эта маленькая сучка не сбежала, я сама бы пулю в нее пустила. Думаешь, мне нужен хоть цент от твоих кровавых богатств, а, девка? Думаешь, ты для меня семья? Трубку клади и имя мое забудь. И если тебе повезет, я смогу сделать так, чтобы наша семья — весь наш город, — позабыли твое.

Она отключилась. А я все стояла, прижав к уху телефон.