этого хаоса.

– Мы в безопасности, война окончена? – спрашивает Циби.

Мужчина поднимает глаза и широко улыбается:

– Вы в безопасности, и да – война закончилась. Нацисты побеждены.

– Вы уверены? – спрашивает Магда.

– Уверен. – Он улыбается еще шире. – Гитлер мертв.

– Мертв? – шепчет Ливи. – Действительно мертв?

Девушки смотрят на писаря, отчаянно желая поверить ему. Он продолжает улыбаться.

– Что нам теперь делать? – наконец спрашивает Циби. – Куда нам идти?

– Мы накормим вас, – отвечает писарь. – И дадим вам и сестрам место для ночлега.

Их устраивают на ночь в бетонном блоке. Войдя в помещение с нарами, Ливи начинает дрожать.

– Ливи, все в порядке. Любовь моя, мы теперь свободны. Это всего лишь комната, – успокаивает ее Циби.

– А это просто кровати, – добавляет Магда.

В промежутках между приемами пищи они бродят по базе, выискивая знакомые по Освенциму лица, но никого не находят. Циби нервничает, ей не терпится снова отправиться в путь. Впервые за много недель она утратила контроль над их распорядком.

– Мы не пробудем здесь долго, – говорит Магда, когда они проходят мимо рядов палаток, все еще надеясь увидеть знакомых. – Завтра нам скажут, когда мы поедем домой.

На следующее утро в их блоке появляется русская женщина-офицер. Она садится за стол в передней части комнаты и вызывает девушек для собеседования.

Циби устала от этих вопросов. Ей никак не отделаться от страха, что один из ее ответов повлечет за собой какое-нибудь наказание. Она вновь повторяет подробности: мы из Словакии, мы убежали из Освенцима. Мои родные мертвы.

– Три недели! – негодует Ливи. – Мы должны оставаться здесь, на этой базе, еще три недели?

Несмотря на вспышку раздражения, Ливи выглядит хорошо. Ее щеки округлились, и брюки цвета хаки с белой рубашкой, которые им выдали по прибытии, идут ей, но глаза горят все тем же непокорным огнем. Офицер только что сообщил им, что через три недели их отвезут на автобусе в Прагу.

– Время пролетит быстро. – Циби старается придать голосу оптимизма. – Так всегда бывает.

– С меня хватит, Циби!

– Мы все тоже натерпелись, – говорит Магда, не скрывая резкости тона. – Что хорошего в нытье? От жалоб толку мало.

– Через три недели, или месяц, или год наш дом будет стоять на месте, когда мы вернемся, – добавляет Циби.

– Но там не будет мамы.

В тоне Ливи не осталось дерзости. Она подходит к нарам, забирается на них и натягивает на голову одеяло. Магда делает шаг в ее сторону, но Циби хватает ее за рукав.

– Оставь ее, Магда. Ей надо прочувствовать свою боль. Мы не можем притворяться, что там будет мама.

Три недели действительно пролетают незаметно – Циби была права, – и девушки через три дня должны сесть в автобус. Их фамилии вновь проверяются по списку. Подтвердив их личности, писарь смотрит на Еву, имени которой в списке нет.

– А кто ты такая? – спрашивает он.

– Ее зовут Ева, она с нами, – тонким голосом говорит Ливи.

– Откуда ты родом, Ева?

– Она из Югославии, но она с нами, – заявляет Ливи.

– Прости, Ева, но тебе придется пойти со мной. Ты вернешься в Белград.

– Но она не может, – возражает Магда. – Все ее родные умерли.

– Вы не знаете этого, мисс. В Белграде может оказаться человек, который ее примет. Может быть, кузина или тетя. У нас четкие инструкции: только жители Чехословакии должны вернуться в Прагу.

– Когда она уедет? – спрашивает Циби.

– Вам надо проститься сейчас. Я отведу ее в корпус Белграда. – Он кивает, поторапливая прощание.

Ева плачет, и Ливи обнимает девочку. Циби и Магда тоже обнимают ее, и они долго не разжимают объятий.

– Простите, девушки, но мне пора забрать Еву. Пожалуйста, отпустите ее.

Сестры нехотя отпускают девочку. Писарь берет Еву за руку и уходит. Ева не сопротивляется, но оборачивается и протягивает к ним руку, словно пытаясь дотянуться.

– Сколько еще людей у нас могут отнять? – рыдает Ливи.

– Но нас-то никто и никогда больше не разлучит! – пылко произносит Магда.

Девушки молча возвращаются в свой корпус и ждут, когда пройдут последние три дня.

Поздним летним утром сестры садятся в один из пяти автобусов, едущих в Чехословакию. Ливи молча смотрит в окно, погрузившись в мысли о доме и о том, что их ожидает. Когда думать о смерти матери становится невыносимо, ее мысли обращаются к Освенциму, к Биркенау. И это все? – думает она. Они прошли через весь этот ужас, а теперь их просто отправляют домой на автобусе, словно ничего не случилось? Ее трясет от ярости. Кто скажет им: простите? Кто заплатит за их страдания, бессмысленные смерти?

Но долгие шесть часов трудно сохранять в душе ненависть, и через три часа Ливи присоединяется к сестрам и остальным пассажирам, громко исполняющим национальный гимн Чехословакии и читающим молитвы. Ливи замечает, что Циби поет песни, но молчит при чтении молитв.

Сестры смотрят на проплывающие мимо сельские пейзажи. Когда автобус проезжает через разрушенные Берлин и Дрезден, все разговоры смолкают. Сестры смотрят на пробирающихся через руины мужчин, женщин и детей. Они поднимают взгляды на проходящие мимо автобусы, протягивая руки с мольбой о хлебе. И это люди, порабощавшие нас, морившие голодом, пытавшие и убивавшие, с горечью думает Циби. А теперь они осмеливаются взывать к нашему состраданию.

Вот они через мост въезжают в Прагу, и настроение пассажиров автобуса становится более настороженным.

Некоторые из них уже дома.

На мосту стоят сотни людей, которые машут руками, флагами и цветами, приветствуя их. Пока они едут, Циби размышляет о лицемерии этих горожан. Когда-то они не раздумывая повернулись спиной к евреям своего города, с готовностью сдавая их Гитлеру.

Циби с горящими глазами поворачивается к Магде.

– Никогда не думала, что это увижу, – шепчет она. – Они нас предали, а теперь приветствуют дома?

Через какое-то время колонна из пяти автобусов вынуждена остановиться, поскольку впереди толпа народа. Потом двери открываются, и восторженная толпа атакует автобусы. Сестрам предлагают пирожные, шоколад, воду, фрукты. Мужчина сует в руку Магды деньги. Ливи начинает плакать от этого искреннего излияния эмоций, от дружеских приветствий и похлопываний.

Пожилой мужчина берет руку Циби и подносит к своим губам. Всего минуту назад она сердилась оттого, что их встреча горожанами – не что иное, как лицемерие, акт, показывающий не радость от их возвращения, а чувство вины за то, что эти люди ничего не сделали, чтобы спасти их. Сейчас она уже не так в этом уверена, она пытается разобраться в происходящем вокруг.

Водитель автобуса берется за баранку и сигналит снова и снова, чтобы расчистить путь через