всего понавыдумывал. За этими всадниками купцы опять в драку пойдут. А налог с ополченцев и впрямь можно год не брать, чай не обеднеем. Зато через два года можно новую рать набрать, не меньше чем сейчас. Ну, «товарищи» шведы, ждите Пожарских в гости.

Событие семьдесят пятое

Князь Владимир Тимофеевич Долгоруков стоял позади патриарха Филарета и только горестно вздыхал. Уже ничего нельзя было исправить. Патриарх молился. Владимир Тимофеевич тоже осенял себя время от времени крестным знаменьем, но благости в душе не чувствовал. Не до молитвы ему сейчас было. Над Вершиловым нависла беда. Воевода Ян Заброжский зарубил митрополита Нижегородского Никодима.

Сразу всё пошло наперекосяк. Гостей решили встречать на площади перед новым храмом. Она была самая большая, вот количество зевак и не ограничили. А зря. В результате набилось полным-полно народу и кареты церковных иерархов и властей из Нижнего Новгорода еле протиснулись. Когда гости вышли и из-за малого места сгрудились в одну кучку, руководители Вершилова потянулись к патриарху под благословление. Первым, понятно, шёл князь Долгоруков, потом уже князь Пётр Дмитриевич Пожарский. И только он преклонил колени перед патриархом и потянулся поцеловать протянутую руку, как из-за спины Филарета выскочил митрополит Никодим и закричал: «Изыди Сатана». После чего сорвал через голову тяжеленный золотой крест и с размаху саданул им Петра по голове.

Князь Пожарский ничего такого не ожидал, он только начал поднимать голову на крик, как ему в лоб прилетел носильный крест митрополита. Видимо Пётр сумел чуть отклониться в последнюю долю секунды, и удар пришёлся чуть вскользь, тем не менее, кожу на левом виске и ухе крест рассёк, и хлынула кровь, а сам Пожарский потерял от удара в висок сознание. Вот тут из-за спины князя и возник воевода Заброжский. Он выхватил саблю и попытался гардой ударить по лицу разбушевавшегося митрополита, который замахивался для второго удара, но поганец увернулся и замахнулся вновь на оседающего уже князя. Тогда Ян и рубанул саблей снизу вверх и наискосок. В результате Никодим лишился правой руки и головы.

Тут уж и охрана патриарха подоспела и стрельцы Афанасия Бороды. Искры бы хватило, чтобы они начали кромсать друг друга. Но обошлось. Сам Заброжский их и остановил. Стрельцы подхватили князя под руки и резво поволокли к больнице, а патриарха и двух митрополитов засунули назад в кареты.

И вот теперь, по прошествии часа, князь Долгоруков, наведя относительный порядок в Вершилово, пришёл в палату, что была специально сделана в храме для приёма высоких гостей и горестно вздыхал. Ничего уже не воротишь.

– Буквально две недели назад мы с Мишей думали о том, что будет, если придётся идти войной на Петра Дмитриевича Пожарского, – вставая с колен, вдруг проговорил совершенно спокойным голосом патриарх.

– В своём ли ты уме, Фёдор? – трижды перекрестился князь Владимир Тимофеевич. Он один на Руси мог называть старого друга этим забытым именем, ну может ещё жена патриарха старица Марфа.

– А ты, Владимир, чью сторону примешь? Мы тогда решили, что полетишь в Смоленск ополчение собирать, чтобы зятя и дочь оборонить, – криво усмехнулся Филарет.

– А может и полечу, – зло зыркнул на патриарха князь, – Ты зачем этого кликушу сюда привёз, чтобы он Петрушу загубил?

– Да, нет. Как раз наоборот, он ведь донос на «Петрушку» написал, что многоженец он и тайный латинянин и десятины церковной не платит, – спокойным голосом проговорил патриарх и уселся в огромное кресло.

– Сам он, Никодим твой – «петрушка». Лжа это. Про десятину не знаю, не моё дело, а жена у Петра одна. И это дочь моя Мария Владимировна. И Смоленск я подниму и Нижний и Казань, а ещё сегодня же гонца пошлю к Баюшу Разгильдееву, пусть татар с мордвой поднимает, – закричал срывающимся голосом князь.

– Тихо, Владимир, успокойся, никто воевать с князем Петром Дмитриевичем не собирается. Я же сказал, наоборот хотели, суд над митрополитом Никодимом церковный учинить и колесовать потом на Лобном месте в Москве, чтобы другим неповадно было. Для того и сюда митрополитов привёз, чтобы показать красоту эту и во лжи Никодима обвинить. Но видно господь решил по-другому. Только не понятен мне промысел его. Просил вот вразумить. Да, ты помешал. Может, ты скажешь, что дальше делать? Лях и латинянин зарубил митрополита православного.

– Православие, уж месяц скоро как, Ян принял с женой и сыном с дочерью, отец Матвей и окрестил всех, только имена Пётр попросил его не менять, ну как для других приманка, – поникнув головой, медленно, почти по слогам проговорил Долгоруков.

– Чуть лучше. С Петром что? – поднялся с кресла Филарет и подошёл к большому, даже огромному по московским меркам окну. За окном был яркий день и совершенно пустая площадь перед храмом, зато дальше на двух видимых из окна улицах стояли вооружённые стрельцы. Много. Сотни.

– Голову ему сейчас доктор ван Бодль зашивает, говорит ничего страшного, только шрам на виске останется. На левом, – зачем-то уточнил князь.

– Что с Заброжским? – продолжал смотреть на ощетинившиеся бердышами улицы Филарет.

– Я его домой отправил и приказал на улицу не выходить. Что теперь с ним делать-то. Не дадут стрельцы с рейтарами его в железа заковать. То самое и начнётся, а вот чем закончится… – махнул рукой Долгоруков.

– Думаю, наоборот всё опять ты понимаешь, – обернулся с грустной улыбкою к старому другу патриарх, – Награждать надо воеводу за спасение князя Пожарского.

– Вот как? А митрополит?

– А в митрополита Никодима бес вселился и изгнан был самым простым способом – «усекновением главы», – развёл руками Филарет, – Ты выйди, Владимир, успокой народ, а то ведь и, правда, войну начнут. Уверен, что Вершилово в той войне победит. Только явно не в этом был промысел Господа, а в чём, не пойму. Иди, молить буду, вразумить мя грешного, – перекрестил патриарх, задом отступающего и кланяющегося князя Долгорукого.

Владимир Тимофеевич успокаивать народ не пошёл, совсем не дурак был и понимал, что он здесь пока ещё чужой и как раз и олицетворяет сейчас ту самую «Москву», всё зло на Руси, из которой и проистекает. Вместо этого он пошёл к терему воеводы. Там стоял на конях целый десяток рейтар Шварцкопфа и на князя ощетинился взведёнными пистолями.

– Пропустите к воеводе, – развёл в сторону руки Владимир Тимофеевич, показывая, что он без оружия, – В митрополита бес вселился, и воевода наш правильно его зарубил. Награждать теперь будут за спасение князя Пожарского. Пётр Дмитриевич жив, только рана небольшая на голове, доктор ван дер Бодль сейчас его лечит, говорит, что ничего опасного для жизни.

– Правду ли говоришь,