Кэнске махнул рукой одному из кэраев, что почтительно стояли в стороне, и вдвоем они подняли Бэнкея.

Едва оказавшись на ногах, он чуть было не полетел носом вперед. Тогда Бэнкей наконец посмотрел, что за тяжесть болтается у него на груди.

И монаху чуть не сделалось дурно.

На него смотрели злобные глаза желтобрового гадальщика.

Прошло страшное мгновение, прежде чем Бэнкей сообразил, в чем дело.

Голова Рокуро-Куби вцепилась зубами в монашеское оплечье — кэса. То ли гадальщик целил в горло, да промахнулся, то ли это случилось как-то иначе — Бэнкей вспомнить не мог. Страшная голова, чьи челюсти сомкнулись намертво, повисла на холщовом кэса, как тяжелый камень, прихватив сквозь холст еще и рясу.

Как ни странно, эта встряска многое прояснила.

Бэнкей понял: его обвинили в убийстве гадальщика — с точки зрения молодых господ, вполне безобидного старого бродячего гадальщика, благодаря которому они провели ночь в такой приятной усадьбе.

Кто-то из кэраев мог, обнаружив утром, что снег поблизости от усадьбы истоптан и окровавлен, обойти окрестности дозором — и обнаружить обезглавленный труп в яме. А потом нашли лежащего без чувств и памяти монаха, на кэса у которого повисла мертвая голова. Что еще могли предположить эти люди? Да только то, что монах с гадальщиком чего-то не поделили, и монах, как более сильный и ловкий, исхитрился снести гадальщику голову с плеч. Или же гадальщик знал про монаха что-то скверное и пообещал рассказать это молодым господам…

Конечно, разумный человек сразу же задаст вопрос: а где тот клинок, которым монах отсек голову гадальщику? И ему ответят — трудно ли забросить клинок в сугробы? Не раскапывать же теперь весь снег в окрестностях!

Вопрос же о том, как отрубленная голова оказалась висящей на кэса, никто и задавать бы не стал. Всем известно — если человек, погибая, всю свою вылетающую из тела душу вложит в одно-единственное желание, то оно и сбудется. Если гадальщик перед смертью яростно возжелал мести, а монах, совершив убийство, скажем, нагнулся над трупом, то голова могла последним предсмертным усилием подпрыгнуть и сомкнуть зубы на кэса. Такие случаи бывали, и ничего чудесного в этом никто не видел.

— Кто ты такой, монах? Откуда ты взялся? — властно спросил Фудзивара Нарихира.

Бэнкей ничего не ответил.

Он мог бы сослаться на отца-настоятеля — и Нарихира с полным основанием назвал бы его лжецом. Пробыв какое-то время в горном монастыре, он ни разу не встретился там с Бэнкеем. И как объяснить молодому человеку, что накануне наступления Нового года монах вдруг покидает свой монастырь, тайно идет по следу путешественников, ночью подкрадывается к расположенной в стороне от дороги усадьбе?

Умнее всего было сейчас просто молчать.

Бэнкею приходилось убегать из плена. Он знал, как нужно напрягать мышцы, чтобы они стали больше в тот миг, когда на них затягивают веревки. Он знал, как увеличивать подвижность рук и ног в суставах. Старший кэрай был прав — ямабуси многому его научили. И он действительно стоял под ледяным водопадом.

Он не сомневался, что при необходимости найдет способ удрать.

Но сделать этого он никак не мог.

Бэнкей не знал, что произошло с того мгновения, как в нем внезапно проснулась спасительная сила Пламенного меча Фудо-ме, до другого мгновения — когда его, уже при свете наступившего дня, обнаружили в пустом водоеме. Он не понимал, почему кровожадные Рокуро-Кубо, очевидно, столкнувшие его в водоем, не кинулись туда за ним и не загрызли его. Конечно, это было бы с их стороны невероятной глупостью, но разъяренные чудовища теряли способность рассуждать разумно, это он видел своими глазами.

Первое, что пришло в голову Бэнкею, — Рокуро-Кубо кто-то спугнул. Но, в таком случае, жизнь этого человека под угрозой. Людоедам не удалось сразу, как только головы воссоединились с телами, расправиться с Бэнкеем — за него вступились Фудзивара Нарихира и Минамото Юкинари. Но насчет Бэнкея людоеды спокойны: во-первых, еще сутки-другие в дороге — и они сдадут его властям в Хэйане, а во-вторых, даже если он попытается сейчас рассказать про ночное побоище с Рокуро-Кубо, кто ему поверит? Скажут, что он пытается уйти от грозящего наказания за убийство гадальщика, и только.

Все эти печальные вещи монах обдумывал, как бы не слыша вопросов Фудзивара Нарихира. Он молчал — и только. Наконец молодому придворному надоел этот нелепый допрос, и он велел кэраям запихнуть связанного монаха в повозку.

Краем глаза Бэнкей увидел, как садится в маленькие носилки Норико, прижимая к груди трехцветную кошку. На голову она, как полагается в пути, накинула подол верхнего платья, совершенно скрыв лицо.

Господин Отамо и его сердитый внучек покосились на девушку с кошкой и как-то странно переглянулись.

Кошка!

Вот кто мог что-то знать про ночные события.

Бэнкею не приходилось иметь дела с оборотнями — ни добрыми и ни злыми. Он не понимал, кому и зачем потребовалось перекидываться редким и дорогостоящим зверьком. Но кошка навела его на след Рокуро-Куби.

Уж не она ли захотела подвести монаха под серьезные неприятности?

Но зачем кошке-оборотню губить монаха, которого она увидела впервые в жизни?… Впервые ли?..

* * *

Бэнкей ехал в повозке, как придворный аристократ, с той только разницей, что его связали по рукам и ногам. Кэнске, забинтовавший ему рассеченную при падении голову, покормил его с рук. И даже осведомился, не доставить ли монаха в кусты для удовлетворения нужды. Так что путешествие было по-своему комфортабельным. Если бы только не тяжелая мертвая голова, которую не смогли отцепить от кэса и уложили Бэнкею на грудь. Голова-то и была главным доказательством его преступления.

На ночь путешественники остановились на постоялом дворе, а Бэнкея оставили в повозке, укрыв его потеплее. До Хэйана было уже недалеко. Прекрасная столица была выстроена в окруженной горами долине — и там уже начиналась весна. Так что здоровью Бэнкея ничего не угрожало.

Он лежал в темноте и читал про себя священные сутры, когда услышал странный шум на крыше повозки.

Монах прикинул — час Крысы, пожалуй, уже кончился и наступает час Быка, прескверный час, весьма подходящий для всякой нечисти.

Нечего было долго гадать, что это такое — Рокуро-Куби, дождавшись, пока все заснут, прислали сюда свои кусачие головы. У них хватило бы злобной глупости загрызть связанного человека, лежащего без движения в повозке. А о том, как объяснить это жуткое происшествие утром, никто из них, скорее всего, и не задумается.

На крыше повозки шла какая-то странная возня. Возможно, четыре летающие головы