Может быть, она знает, каким образом я попал на дно водоема?

— Ты полагаешь, она видела твое сражение с Рокуро-Куби? — в свою очередь, спросил тэнгу. — Тогда она в большой опасности. Твоих оправданий никто слушать не станет — потому что все считают, будто ты убил гадальщика. И сколько ты ни толкуй городской страже и судьям, что почтенные господин Отомо и все его семейство — гнусные Рокуро-Куби, никто тебе не поверит. А если юная девушка скажет это — возможно, к ней и прислушаются.

— Что же она сразу не сказала? И вспомнить бы мне, чем закончилась эта драка… — с тоской пробормотал монах. — И понять бы мне, какую роль играет во всем этом оборотень!

— Что ты предпримешь? — поинтересовался тэнгу. — Отец-настоятель передал тебе приказ. Как ты решил прочитать этот приказ?

Монах присел на ту самую оглоблю от повозки, где только что сидели Кэнске и Норико.

Тэнгу ждал ответа долго, но так и не дождался.

— А если тебе не хочется в Хэйан — шел бы к нам, вольным тэнгу, предложил он. — У нас не соскучишься. Мы тебя многому научим. Заодно всей стаей и голову отцепим! Я не знаю, чего ты ищешь и какое состояние души называешь «Путь», но, возможно, твой путь пролегает через наши тайные гнезда…

— Я родился человеком, — возразил монах, — и не сбивай ты меня с толку. Уж не хочешь ли ты сказать, что на вот этой голове вырастут перья?

Он похлопал широкой ладонью по своей бритой макушке.

— А что же! — развеселился тэнгу. — Воображаю, до чего ты станешь хорош! Но знаешь ли, старый разбойник, с перьями тоже не все так просто…

Остронос, все еще улыбаясь, провел серым веером из перьев, что держал в руке, по лицу сверху вниз.

И лицо на мгновение стало совсем иным — только улыбка осталась прежней.

Веером словно смело и красноту, и длинный острый нос. Монах увидел очень даже приятную физиономию в надвинутой по самые брови черной облегающей шапочке-шлеме, с боков закрывающей щеки, а снизу — и весь подбородок. Серый же веер, замерший у самого лица, оказался не из перьев, а из тонких и острых металлических пластин. Это был боевой сигнальный веер, какие монаху доводилось уже видеть в Китае.

Тэнгу взмахнул веером снизу вверх — и опять перед глазами монаха явились красный длинный нос-клюв, а также перья чуть ли не от самых глаз.

— Когда ты наконец перестанешь меня морочить? — с досадой спросил Бэнкей.

— Когда ты наконец поймешь, что ищешь то, чего на свете не существует? — и Остронос сердито отвернулся.

Оба приятеля, монах и тэнгу, помолчали некоторое время, сидя на оглобле.

— Тэнгу, тэнгу, восемь тэнгу, а со мною — девять тэнгу! неожиданно пропел монах. — Если дождик не пойдет, будем до утра плясать!

— Тэнгу, тэнгу, девять тэнгу, а со мною — десять тэнгу! — с готовностью подхватил Остронос. — Если тигр не придет, будем до утра плясать!

И хлопнул монаха веером по плечу.

— Ну так как же? — и Остронос, подражая старенькому настоятелю, покашлял и скрипуче произнес три загадочных слова.

— Отступить нельзя, — твердо сказал Бэнкей. — Возможно, девочка в опасности. Да и за укус я хотел бы рассчитаться, хотя месть недостойное монаха чувство. Опять же — оборотень… С ним бы беды не случилось… Так что, раз отец настоятель приказал, то и буду преследовать!

Часть вторая

Норико притаилась за плетеной ширмой. Ее молодая госпожа Йоко, которую здесь звали совсем иначе — Гэн-но-тюро, вместе с другой придворной дамой, носившей имя Акико, но имевшей еще и прозвище, которого Норико не могла выговорить, укладывались спать, но укладывались как-то странно. Похоже, они собирались принять ночного гостя.

Ничего удивительного в этом не было — Норико в самом начале своей придворной карьеры уже шарахнулась как-то утром от висевших в женских покоях на церемониальном занавесе пурпурных мужских штанов. Служанки ее втихомолку подняли на смех, а госпожа потом объяснила, что главное — утонченные отношения между мужчиной и женщиной.

Ведь когда придворная дама обменивается с кем-то стихами — это только отрадно и для нее, и для ее подруг. Полученные стихи дружно обсуждаются, идет поиск скрытого в них смысла, потом пишется ответ, переписывается на дорогой бумаге, бумага сворачивается особым образом и, обратившись в толстую длинную полоску, завязывается узлом или скручивается по краям. Затем послание прикрепляется к ветви дерева или стеблю цветка, а ожидающий снаружи слуга получает награду и уносит письмо своему господину. Все это — очаровательно и вызывает волнение в сердце, и если дама в конце концов позволяет избраннику какие-то вольности — кому какое дело? Вот уж это касается только мужчины и женщины, и никого больше!

Норико сперва удивилась — если бы у нее дома кто-то в усадьбе позволил себе такие изысканные утонченности, старый господин живо бы навел порядок. А через день или два после сделанного госпожой Гэн-но-тюро внушения ее отыскал посланец Фудзивара Нарихира с очередным свертком шелка, очень красивого, чтобы сшить платье цвета глицинии, бледно-лилового с зеленым исподом.

Норико честно расхвалила господина Фудзивара Нарихира перед своей госпожой, хотя пришлось и приврать — вовсе он не заботился в дороге о госпоже кошке.

Все сложилось великолепно — отдохнувший после дороги зверек был представлен госпоже Кокидэн, вызвал огромный восторг, и теперь ждал лишь той минуты, когда на него упадет благосклонный взор самого государя. Но у юной госпожи Кокидэн как раз начались Дни удаления от скверны, она прикрепила к прическе листок алой бумаги с китайскими иероглифами и не покидала внутренних покоев.

Девушке не нравилось лишь одно — Кэнске сказал ей ночью, что господин Фудзивара желал бы навестить ее, но уже который день она проживает во дворце Кокидэн, а от него только исправно передаются свертки шелка!

Кэнске был прав — молодого господина больше интересовала красавица Йоко. А еще больше — благоволение государя. Все зависело от того, как придворная дама его новой супруги расскажет историю кошачьего путешествия — начиная с потонувшего судна и кончая явлением госпожи кошки во дворце Кокидэн.

И все же Норико было очень досадно.

Она ругала себя за то, что в ту ночь испугалась, как маленькая, наговорила глупостей Кэнске, а нужно было все сделать наоборот — и тогда она не высматривала бы теперь Фудзивара Нарихира из-за бамбуковых штор.

Дворец Щедрых Наград — Кокидэн, где государь поселил новую супругу, стоял рядышком с Дворцом Чистой Прохлады — Сэйредэн, его личной резиденцией. И Норико могла, изловчившись, не только