Я ушел на веслах от его кораблей, поднял на «Морском Орле» парус и под свежим юго-восточным ветром пересек устье. Я рассчитывал, что Бемфлеот обезлюдел, но, хотя много судов и людей Зигфрида явно ушли, чтобы присоединиться к Ганнкелю, шестнадцать кораблей оставались на месте, и высокие стены укреплений все еще были полны людей, ощетинившихся наконечниками копий.

Поэтому мы вернулись в Лунден.

— Ты знаешь Ганнкеля? — спросила меня Гизела.

Мы говорили по-датски. Мы с ней почти всегда разговаривали между собой на этом языке.

— Никогда о нем не слышал.

— Новый враг? — спросила она с улыбкой.

— Они непрерывно являются с севера, — сказал я. — Убей одного — и на юг приплывут еще двое.

— Это неплохая причина перестать их убивать, — сказала Гизела.

Она впервые почти упрекнула меня за то, что я убиваю ее народ.

— Я дал клятву Альфреду, — уныло объяснил я.

На следующий день я проснулся — и обнаружил, что корабли проходят через разрушенный мост.

Меня разбудил звук рога, в который дул часовой на стенах маленького бурга, построенного мной у южного конца моста. Мы называли этот бург Сутриганаворк, что означало просто «южное укрепление», так как его строили и охраняли люди фирда Сутрига.

Пятнадцать военных судов шли вниз по течению, минуя на веслах брешь в мосту. Сейчас, во время прилива, вода, буйствующая в середине разрушенного моста, была спокойнее всего. Все пятнадцать кораблей благополучно прошли мост, и на третьем я увидел развевающееся знамя кузена Этельреда с изображением гарцующей белой лошади.

Едва очутившись ниже моста, корабли подошли под веслами к причалам, где пришвартовались по три в ряд. Этельред, похоже, возвращался в Лунден.

В начале лета он забрал Этельфлэд и вернулся в свои владения в западной Мерсии, где отражал набеги валлийских угонщиков скота, любивших пограбить тучные мерсийские земли. И вот теперь вернулся.

Он отправился в свой дворец. Этельфлэд, конечно, была с ним, потому что Этельред отказывался выпускать ее из виду, хотя вряд ли причиной тому была любовь. Скорее ревность. Я ожидал приказа явиться, но не получил его, а когда на следующее утро Гизела пошла во дворец, ей дали от ворот поворот и заявили, что госпожа Этельфлэд нездорова.

— Они не были грубы, — сказала мне Гизела, — просто настойчивы.

— Может, она и впрямь нездорова? — предположил я.

— Тем больше причин повидаться с подругой, — ответила жена, глядя через окно с открытыми ставнями туда, где солнце расплескало по Темезу мерцающее серебро. — Он посадил ее в клетку, так ведь?

Наш разговор прервал епископ Эркенвальд, вернее, один из его священников, объявивший, что епископ вот-вот прибудет.

Гизела, зная, что Эркенвальд не говорит при ней открыто, ушла на кухню, а я приветствовал епископа у дверей.

Мне никогда не нравился этот человек. В те времена мы ненавидели друг друга, но он был верным Альфреду, добросовестным и знавшим, что к чему. Епископ не тратил времени на пустые разговоры, а сразу сообщил, что получил приказание собрать местный фирд.

— Король велел своим телохранителям присоединиться к командам кораблей твоего кузена, — сказал Эркенвальд.

— А я?

— А ты останешься здесь, — резко заявил он, — так же, как и я.

— А фирд?

— Его соберут для защиты города. Чтобы сменить королевские войска.

— Это из-за Хрофесеастра?

— Король полон решимости наказать язычников, — сказал Эркенвальд, — но, пока он делает божье дело в Хрофесеастре, есть риск, что те нападут на Лунден. Мы помешаем любой такой атаке.

Но язычники не напали на Лунден, поэтому я попусту сидел там, пока разворачивались события в Хрофесеастре. И, странное дело, события эти стали знаменитыми.

Теперь люди часто приходят ко мне и расспрашивают об Альфреде, потому что я — один из немногих оставшихся в живых людей, кто его помнит. Все эти люди — церковники, конечно, и они хотят услышать о благочестии короля (я притворяюсь, будто ничего о том не знаю); лишь немногие расспрашивают о войнах, которые вел Альфред. Они знают об его изгнании в болотах, о победе при Этандуне, но также хотят услышать и о Хрофесеастре. Это странно. Альфреду пришлось одержать много побед над врагами, и победа при Хрофесеастре, без сомнения, была одной из них, но то был не такой уж большой триумф, каким его теперь считают.

Конечно, король одержал победу, но не великую. У него был шанс уничтожить весь флот викингов и сделать так, чтобы вода в Медвэге потемнела от крови, но он упустил свой шанс.

Альфред доверился защитникам Хрофесеастра, полагая, что те сдержат врагов, и стены и гарнизон и впрямь сделали свое дело, пока король собирал конную армию. В его распоряжении имелась вся королевская гвардия, и он прибавил к ней гвардию каждого олдермена от Винтанкестера до Хрофесеастра. И вся эта армия поехала на восток, по дороге становясь все больше, и собралась у Мэйдес Станы, к югу от старой римской крепости, которая стала городом Хрофесеастром.

Альфред двигался быстро и умело. Город уже отразил две атаки датчан, и теперь люди Ганнкеля обнаружили, что им угрожает не только гарнизон города, но и свыше тысячи лучших воинов Уэссекса.

Ганнкель, понимая, что проиграл, послал к Альфреду гонца, и тот согласился на переговоры. На самом деле король поджидал появления кораблей Этельреда в устье Медвэга, потому что тогда Ганнкель оказался бы в ловушке. Поэтому Альфред говорил и говорил, но корабли все не приходили. А когда Ганнкель понял, что тот не заплатит ему за уход, а переговоры — это лишь уловка и король восточных саксов замышляет бой, то сбежал. В полночь, после двух дней уклончивых переговоров, викинги покинули свой лагерь, а их костры продолжали ярко гореть, чтобы казалось, что чужаки все еще находятся на суше. На самом деле викинги погрузились на корабли и с отливом вышли в Темез.

Так закончилась осада Хрофесеастра, и великая победа заключалась в том, что армию викингов с позором выгнали из Уэссекса. Но воды Медвэга не загустели от крови. Ганнкель остался жив, и корабли, явившиеся из Бемфлеота, тут же и вернулись, а вместе с ними пришли и остальные суда датчан, так что лагерь Зигфрида получил подкрепление в виде новых команд голодных бойцов. Остальной флот Ганнкеля отправился на поиски более легкой поживы во Франкии или укрылся на берегу Восточной Англии.

А пока все это происходило, Этельред оставался в Лундене. Он жаловался, что эль на его кораблях скис. Он говорил епископу Эркенвальду, что его люди не могут сражаться, пока у них урчит в животе и они выблевывают свои внутренности, и настоял на том, чтобы бочки с элем опустошили и наполнили свежесваренным. На это ушло два дня. На третий день кузен настоял на том, чтобы председательствовать на суде — обычно этим делом занимался Эркенвальд, но Этельред, как олдермен Мерсии, имел полное право возглавить судилище.