и все, чем могла похвастаться эта земля. Текстильная мануфактура в Апольде находилась в упадке, не в силах противостоять конкурентам с Нижнего Рейна и из Англии. Торговля зерном не получила развития по причине высоких транспортных расходов. Веймарское герцогство практически ничего не производило на экспорт и не могло обеспечить собственных нужд. Приходилось импортировать даже соль, несмотря на большое количество собственных солеварен, которые использовались крайне неэффективно.

Население этого чрезвычайно слабого в хозяйственном отношении герцогства вынуждено было содержать раздутый административный аппарат и оплачивать роскошную жизнь двора, что то и дело приводило к высоким задолженностям. Чтобы их покрыть, казначейство прибегало к изготовлению фальшивых монет, бухгалтерским махинациям и повышению налогов. Когда Гёте приехал в Веймар, налоговая ставка варьировалась от 30 до 35 процентов, в то время как в Пруссии, к примеру, налоговые сборы не превышали 20 процентов, а в Англии – 12.

По прибытии в Веймар Гёте волновала не столько социальная несправедливость, сколько собственные стесненные финансовые обстоятельства. Он еще не получал жалования, присутствуя при дворе в качестве гостя, и поэтому то и дело был вынуж ден просить отца выслать ему денег. Чтобы не обращаться к нему напрямую, Гёте пишет «тетушке» Иоганне Фалмер – родственнице братьев Якоби и подруге матери Гёте. По просьбе Гёте она должна была выяснить, достиг ли отцовских ушей «отблеск сыновней славы»[534] и не желает ли он выразить свое восхищение в денежной форме.

Прошло всего два месяца – о какой «славе» идет речь? Пока это только впечатление от самой личности Гёте, но не от его деятельности на благо двора и народа. При дворе он по-прежнему воспринимается как частное лицо, гость и новый друг молодого герцога, но, безусловно, яркая личность, привлекающая всеобщее внимание. Гёте наслаждается своим положением. «Быстро, как бег саней, проносится моя жизнь! Звеня бубенчиками, мчит она то туда, то сюда!»[535]

Первым его практическим нововведением и в самом деле становится катание на коньках. До него это занятие считалось недостаточно благородным, несмотря на то что Клопшток воспел его в одном из своих стихотворений. Теперь же на покрытой льдом пойме Ильма можно было увидеть, как под предводительством Гёте описывают круги молодой герцог, а также его камергеры Айнзидель и Кальб. Вскоре к ним присоединились и дамы. Пожилые придворные наблюдали за конькобежцами, сидя на скамейках, также снабженных полозьями. В целом влияние нового гостя пока заключалась только в новых развлечениях, которые появились с его приездом. Принадлежа к третьему сословию, он не мог участвовать в обеденных трапезах во дворце, но в остальное время именно он всегда был душой компании. Ему удавалось развеселить окружающих своими остроумными и живыми рассказами, он сочинял экспромтом стихи, и при каждом удобном случае его просили почитать что-нибудь из собственных сочинений, в том числе и прежде всего из тех, над которыми он сейчас работал, например, из «Фауста». Иногда он читал сам, иногда распределял роли среди присутствующих, или же реплики выдумывались на ходу – в любом случае инициатором этих развлечений всегда выступал Гёте.

С его приездом пришла в движение и сложная система отношений при дворе. Он сразу же включился в эту игру. Его письма полны туманных намеков: «Что ж, я здесь и вправду не знаю удержу, – пишет он в начале 1776 года Мерку, – надеюсь, скоро ты услышишь, что и в theatrо mundi я способен кое-что исполнить и с горем пополам справляюсь со своей ролью во всех трагикомических фарсах»[536]. Или так: «С каждым днем я учусь все лучше вести свой корабль по волнам человечества. Уже вышел в открытое море»[537]. Или еще: «Ничего не могу сказать о своей ситуации, она слишком запутанна»[538].

Неясно и его положение при дворе. Молодой герцог без ума от Гёте. Их повсюду видят вместе: во время конных прогулок по лесам и окрестным деревням, в веселых компаниях по вечерам.

А иногда они просто стоят посреди площади и на спор бьют хлыстами по мостовой. О государственном правлении они пока не говорят, хотя молодой герцог в это время старается утвердить свою верховную власть вопреки притязаниям матери Анны Амалии, которая не желает по доброй воле отходить от дел. В результате веймарский двор разделяется на два лагеря: один – вокруг молодого герцога, другой – вокруг герцогини-матери. Между ними оказывается юная герцогиня, которая страдает от недостатка внимания со стороны новоиспеченного супруга и не может смириться с новыми свободными нравами в его окружении. Граф Гёрц, бывший воспитатель принца, а теперь камергер на службе у герцогини, в негодовании отдаляется от дел и старается наладить связи с прусским двором, куда он сначала едет с официальным визитом, а позднее уже перебирается навсегда. Его жена остается в Веймаре и регулярно делится с ним новостями из жизни двора. Ее письма дают представление о той паутине интриг, в которую оказывается втянут и Гёте. И сам Гёрц, и его супруга испытывают сильнейшую неприязнь к Гёте. Графиня называет его не иначе, как «постскриптум». По ее мнению, он ведет себя высокомерно, «но все с ним носятся как с писаной торбой и ищут его расположения»[539].

Гёрц сопровождал Карла Августа в его путешествии в Италии и присутствовал уже при первой встрече будущего герцога с Гёте в декабре 1774 года во Франкфурте. Тогда гётевские дифирамбы маленьким герцогствам он воспринял как лесть, предназначенную исключительно для ушей Карла Августа. С тех пор он питал глубочайшее недоверие к Гёте. Он гордился своим дворянским происхождением и чувствовал несомненное превосходство перед писателишкой третьего сословия, каким был для него Гёте, особенно в том, что касалось политической и дипломатической ловкости и светского блеска. Он не видел в Гёте достойного соперника, поскольку его честолюбие уже искало для себя новых, более сложных задач, чем те, что ставило перед ним это крошечное государство, и все же вскоре его неприятие превратилось в настоящую ненависть: «Этот Гёте – мальчишка, которого нужно каждый день воспитывать плеткой»[540]. Это замечание было сделано в марте 1775 года по конкретному поводу. Возмущение Гёрца вызвало то, как Гёте повел себя по отношению к Виланду – прежнему духовному вождю веймарского двора.

В октябре 1773 года Гёте, рассердившись на виландовскую трактовку трагедии Еврипида «Алкеста», за один вечер за бутылкой бургундского вина пишет комедию под названием «Боги, герои и Виланд». Так, по крайней мере, он описывает это в «Поэзии и правде». В этой маленькой пьесе Гёте с едким сарказмом рисует картину того,