его взгляда, нажал сенсорную кнопку, отключил гаджет, положил в карман пиджака. Ученый снова развел руками. Это стало причиной косого взгляда следователя, который сопровождался улыбкой с толикой возмущения. Однако хозяин кабинета не отступал, хотя не сказал ни слова. Сотрудник вытащил смартфон, передал его руководителю концерна, который, поднявшись с кресла, положил телефон в дальний сейф.

– Мы тут немного с комплексами, – как бы поясняя свои действия, сказал тот, – а у него еще была апофения. Хотя я бы отнес такой комплекс к достоинству. По крайней мере ему в работе она помогала.

– Апофения?

– Да. Склонность видеть закономерности и смысл в случайной информации, – пояснил профессор и, заметив концентрацию внимания во взгляде собеседника, перевел термин на более понятный язык. – Наш мозг может обнаружить связи между совершенно случайными событиями, объектами, ситуациями, а в науке – и данными. Хотя и не только в науке. Например, кто-то видит лик божий в облаках, кто-то в бинарном коде – теорию большого взрыва, кто-то в случайно услышанном разговоре прохожего – сообщение себе от потустороннего мира, кто-то в утверждении «Бог вседержитель» – закон всемирного тяготения, ну и все такое.

– Признаюсь, термин я не знал, а вот симптомы или проявления… как правильнее сказать?

– Проявления.

– Проявления… и во мне есть.

– В этом нет ничего удивительного, даже закономерно. На самом деле все человечество в той или иной мере больно.

Термин появился недавно, по историческим меркам, в 1958 году. Употребил его психиатр Клаус Конрад. Он первым его использовал в объяснении видеть немотивированные связи в окружающей действительности. В этом не было бы… – он допустил паузу, – не было бы ничего удивительного, если бы он не исследовал подобное проявление психики у пациентов с шизофренией, а в итоге, оказывается, все мы в той или иной степени подвержены подобным наклонностям. Он даже утверждал такое: человек, страдающий апофенией, воспринимает собственные мысли как сообщения, рожденные не в собственной голове, а пришедшие извне. Если человек подвержен сильному влиянию подобного комплекса, то в итоге это выливается в… В общем, внешне это проявляется как комплекс мании преследования.

– Так он у вас был реальным пациентом психиатра?

– Да. В какой-то степени пациентом. А так – все мы клиенты психиатра. Психолога. Вы же поняли, о чем я?

– Я бы хотел и с ним пообщаться.

– Можем и пообщаться.

– Это вы?

– Да нет, что вы. Во-первых, так и нельзя. Мы все же как бы коллеги, что ли, с ним были.

– Так кто?

– Я дам сопровождающего. Желаете – съездите в его клинику. Он ведет частную практику.

– Еще пару протоколов тут. Надеюсь, вы понимаете.

– О да, пожалуйста.

– Вопрос с клонами весьма подозрителен. Насколько я проверил, никаких санкций и разрешений на это у вашей лаборатории не было.

– А санкции на проведение опытов вообще у нас есть? – заносчиво спросил руководитель научного объединения.

– Я понимаю, но все же, разве… – он замялся, – вы же сказали, делали клонов.

– Скажем прямо, – более бодро и уверенно, чем предыдущее, произнес глава предприятия, – да, он создал клона, если так это можно характеризовать, но клон не то что не стал человеком… мы не смогли загрузить в него информацию. А после того, как его отключили от автономной системы жизнеобеспечения, он через какое-то время скончался. Просто не смог дышать. То есть у него функция мозга была на уровне новорожденного. Без научных заумностей: когда люди рождаются, у них система должна переключиться с питания кислородом от матери к самостоятельному дыханию. Вот у него этот процесс не произошел.

– Признаюсь, если бы не особый уровень… данной организации… хм, что было дальше?

– А дальше… повторно проводить ему этот эксперимент не дали.

– А что стало с трупом? Ну понимаете… м-м, – теперь следователь повторил жест магистра, развел ладони.

Профессор же почесал макушку, по обыкновению посмотрел поверх очков в потолок, невольно вызвав любопытство у гостя, который тоже посмотреть вверх, после чего уставился на научного руководителя, пытаясь понять, что же он там увидел.

– Я теперь должен опять же признаться, – совсем не смутившись, начал очередной виток объяснений доктор, – для нас это был не человек.

Следователь приподнял брови.

– Ну уж извините, считайте услышанное каламбуром издержек производства. Это был материал. Мы часто проводим эксперименты с животными.

– Вы считаете, это было животное? – тон следователя стал повышенный, возмущенный.

– Вы же понимаете, – глава концерна тоже поднял чуток децибелы, – все лекарства, все химические, биологические, бактериологические эксперименты и опыты проводятся на животных. Это было такое же животное.

Следователь отпил кофе и с трудом проглотил его.

– Ну и что? Ох и ой, – выразился междометиями ученый. – Такие вещи…

– Хорошо, – перебил его следователь, – как именно вы его утилизировали?

– Да я не знаю, как именно утилизировали, – магистр почти оправдывался, пожал плечами, – я же не занимаюсь этим. Для подобных процедур содержится специально другая бригада, под другим руководством. Именно в этом случае, признаюсь, руководил он сам, этот наш Рембрандт.

Следователь снова поднял брови.

– Потому что, – продолжил объяснение доктор, – это же все-таки внешне человек был, мы не хотели придавать огласке… он сам его утилизировал.

В помещении повисла размеренная тишина. Размерность ей придавала секундная стрелка на часах, глухими щелчками отмеряя наш земной час. Служитель закона почесал лоб, сжав губы, упер взгляд в доктора. Тот сделал опять свой привычный жест – поджал плечи и развел ладони, упершись локтями в стол.

– Ладно. И что происходило дальше? Расскажите, пожалуйста, – прервал молчание на этот раз следователь.

– Он перестал экспериментировать. По крайней мере так нам говорил. Мало времени проводил в лаборатории. Он очень расстроился. Говорил, что вообще хочет бросить научную работу. Первое время очень просил, чтобы ему разрешили еще поработать. Ведь его уже мало кто хотел слушать. Это же был серьезный прокол. Вы же понимаете. Делать человека ему уже не давали.

– Вы так просто об этом говорите. Признаюсь, для меня это из области фантастики, даже больше – мистики. Ужастик какой-то.

– Да. Понимаю вас. Вот, например, вы врача жалобно просите спасти родного человека. А он вам, мол, что делать, все умирают когда-то.

Я к тому, что для вас это шок, а для нас – каждодневная работа. Вы же понимаете причину неофициального вашего визита. Это ведь не ваша инициатива. Уж извините, мы даже в полуофициальных справочниках для служебного пользования не значимся по профилю.