на ведьму. В темном платье, с растрепанными волосами. В глазах такая ненависть, что я отступил еще дальше.

Всю ночь и следующий день я прятался в сарае, в сене. Меня не искали. Меня вычеркнули. Я больше никого не интересовал.

Зато мне хотелось отомстить. За все. Обида, которую я копил годами, стала гневом. Меня трясло от побоев, от поднявшейся температуры, от голода.

Было лето. С тех пор как ты меня бросила, прошло почти шесть лет. Ночью я вошел в дом с веревкой, которой подвязывали помидоры.

Мне нужно было действовать быстро и тихо. Может быть, Ангелы мщения только и существуют, потому что, когда я привязал родителей к кровати, ни один из них не проснулся.

Я разлил по спальне масло. Все, какое нашел. Они проснулись лишь тогда, когда я стал кидать на их кровать листы Библии. Кричали, требовали прекратить. А я вырывал страницы и кидал. И это было прекрасно – уничтожать эту книгу, их, свою несчастную жизнь.

– Молитесь! – вот что я сказал им.

Единственное слово. И кинул в спальню горящую лампадку.

– Соберу вас и дохну на вас огнем негодования Моего, и расплавитесь среди него. – Я смотрел, как огонь расползается в стороны.

Старые листы быстро чернели, скручивались. Пожар разгорался. Я смотрел на языки пламени, и мне становилось легко на душе. С кровати что-то кричала мать, наверное, проклятия, но я не понимал ни слова.

Когда стало совсем жарко, я вышел, плотно закрыл дверь. За дверью кричали. И тут я испугался. Испугался не того, что делаю, а того, что первой может прогореть веревка, которая держит их на кровати.

Я метался по дому, придумывая, чем подпереть дверь. Из-под нее начал выходить дым. Ничего лучшего я не придумал, просто приставил к дверям стул.

Потом вытащил из шкафов все вещи, раскидал и поджег с разных сторон. Пламя разгоралось, повалил дым. Запахло горелой тряпкой. В кухне лопнуло от жара окно. Я отступал в нашу комнату. И все время прислушивался, не выберутся ли они. Я слышал, как они кричат. Подбегал к границе огня, вглядывался через него.

Когда стало невозможно оставаться в доме, выпрыгнул через окно. То же самое окно, через которое убежала ты. Мне хотелось плакать и смеяться. Через столько лет я смог повторить за тобой.

Дом уже пылал, когда со всех сторон начали сбегаться люди. Они кричали, махали руками, тащили воду в ведрах. А вдруг вот сейчас из этого самого окна покажется мать или отец?

Я рванул к дому. Огонь коснулся меня, поджигая футболку. Синтетика тут же обуглилась, расплавилась, обжигая мою кожу. На меня вылили воду, оттащили. Я рвался убедиться, что они мертвы. Боли не было. Только бы убедиться, что их больше нет!

Меня силой отволокли в участок. Там же я дожидался «скорую». Вокруг суетились люди. Говорили о том, что «все» и надежды нет. Смотрели на меня с жалостью. Первый раз сострадали. Я улыбался. Врач сказал, что у меня шок. Но у меня началась новая жизнь.

* * *

– И знаешь что? – спросил Матвей. – Если бы я мог, я снова сделал бы это.

Лина молчала. Новость ошеломила, она не укладывалась в голове.

– Ты чудовище, – сказала женщина.

– Да, я чудовище, – согласился он.

Матвей поднялся на ноги. Шагнул к двери и вернулся уже с ремнем. Журавлева знала, что сейчас случится. Ее тело заранее начало болеть.

– Я чудовище, – Матвей пробовал слово на вкус. – Это они сделали меня таким. И ты.

С коротким выдохом Матвей хлестнул ее по ногам. Лина вскрикнула. Поперек голеней пролегла полоса, быстро начинающая багроветь. Она дернулась, но путы не давали ей сдвинуться. Матвей ударил снова.

– Почему ты не убьешь меня? – плакала Лина.

– Потому что это было бы для тебя слишком просто. Я хочу, чтобы ты поняла, как было плохо мне.

– Я…

– Ты! – Матвей грубо перебил сестру, ударив ее тыльной стороной ладони по щеке. – Всегда только ты. Ты одна. Хватит!

Мокрый провонявший матрас. Веревки, впивающиеся в запястья и лодыжки. Хлесткие удары. Мозг отключается, он уже не в состоянии воспринимать реальность. Сознание мутилось и выдавало какие-то неясные образы.

Лина провалилась в беспамятство. Совсем крошечная часть ее продолжала думать.

Родителей нет. Сколько раз она сама думала о том, что будет, когда они умрут. Она планировала, что будет делать после этого, как станет жить. Это было давно, еще до того, как в заветной тетрадке появился план побега.

Желала ли она им смерти? Да. Она этого хотела, иногда очень сильно хотела. Но никогда даже мысленно не представляла, как сама убивает жестокую мать и равнодушно-высокомерного отца.

Страшная смерть. Невозможно убежать, невозможно позвать на помощь. Тем временем огонь разгорается, подбирается ближе, выжигает весь воздух, раскаляет все вокруг. Становится жарко. Нечем дышать. Потом пламя касается кожи. Лина знала, как это больно.

Из ее заплывших от побоев глаз потекли слезы.

Глава 16

Парфенов закрыл слезящиеся глаза, потер их ладонями. На щеках проступала щетина, к бритве Кирилл не прикасался уже пару дней.

– Неважно выглядите, шеф, – сказал Гриня.

– Я и чувствую себя паршиво, – отозвался майор.

Парфенов приехал в отдел поздно вечером. Пришлось петлять по дворам, чтобы не попасть на центральных улицах в пробки.

– Кирилл Андреевич, полковник Завьялов приказал вам к нему зайти, – передал дежурный.

– Спасибо, Вань. Зайду, – пообещал Кирилл, поднимаясь к себе.

Идти сейчас к полковнику не имело смысла – докладывать нечего. А терять время, чтобы в очередной раз услышать, что весь их отдел надо гнать к чертовой матери в постовые на окраине, не хотелось. В конце концов, не станет полковник выяснять, во сколько Парфенов явился.

– Так вы считаете, что это Матвей? – Егоров поставил перед начальником кружку с кофе и бутерброды.

Всю обратную дорогу Парфенов перебирал возможные варианты. У Лины не было подруг в школе, она ни с кем близко не общалась в институте. В редакциях, где Журавлева начинала работать, ее помнили как журналиста, но не как человека. Вряд ли при таких отношениях Лина стала бы делиться с коллегами тайной своего прошлого.

– Остается только брат. – Кирилл нехотя откусил бутерброд. – Он знал о том, что делали с Линой их родители. Возможно, был даже свидетелем. И он мог точно воспроизвести ее раны.

– Лина никогда не рассказывала про него, – сказал Город.

– Думаю, она много чего вообще никому не рассказывала.

– Значит, Свиридов наш подозреваемый? – Егоров сидел на краю стола и болтал ногой.

– Для начала нам нужно его найти. Потому что еще одного Роднянского или Бойко Завьялов