Книга стала называться «Уходящие минуты». Гайсин говорил, что название придумал Бейлис: «Я решил, как будет называться книга, после того, как услышал слова Бейлиса: „Тебе надо, чтобы это заработало, минуты уходят“. Он буквально излучал энтузиазм». Однако Билл утверждал, что название они подслушали случайно: снизу один из жителей отеля кричал своему товарищу, чтобы он поторопился, иначе они опоздают Сам Бейлис утверждает, что название придумал Билл: «Как-то Билл достал из кармана часы, поглядел на них и сказал „Минуты уходят“, что потом и стало названием».

Их совместная работа показала, что «разрезки» отражают индивидуальность их составителя. Сразу же становится ясно, кто автор того или иного стихотворения, даже если внизу это и не указано. Билл отбирал слова и фразы, которые литературно обрамляли их. Брайон воспользовался случаем, чтобы опубликовать свои самые первые «разрезки» и метатезы. Бейлис так замечательно резал предложения, что в его работах даже был смысл, а работы Грегори, казалось, и вовсе остались прежними. Но Грегори внес и более ощутимый вклад в книгу, в конце он сделал приписку, в которой выделял себя из группы экспериментаторов. Он писал:

«Примечание: мое отношение к методу „разрезок“.

Та поэзия, что должна быть разрушена, должна быть разрушена. Даже если это значит разрушить свои собственные стихи — так должно быть. Я включился в этот эксперимент одновременно и желая, и не желая этого. Не желая — потому что поэзия, которую я пишу, исходит из души, а не из словаря; желая — потому что, если стихи могут быть разрезаны или улучшены методом „разрезок“, мне эта поэзия безразлична, так что ее можно спокойно искромсать. Уличная поэзия предназначена для каждого, но духовная поэзия — увы! — не распространяется в каждой подворотне.

Я не желал делать это еще и потому, что раньше этого желал Тцара, и желал потому, что мистер Берроуз — умный человек, и в душе я согласен с тем, что „выпустить слова на волю“ — это доброе дело.

Моя поэзия — естественная „разрезка“ и не нуждается в ножницах… Я согласился присоединиться в этом проекте к мистерам Гайсину, Бейлису, Берроузу, говоря своей музе: „Спасибо за ту поэзию, которая не может быть разрушена, потому что она во мне“».[65]

Многие годы Грегори отказывался подписывать эту книгу, однако метод он использовал для своих целей и через год в интервью, посвященному его работе, сказал: «Стихотворение „Смерть в 1959-м“ написано с применением метода „разрезок“. Я написал три-четыре страницы и разрезал их. Мне нравилось работать с Берроузом. Он говорил: „Возьми книгу Рембо, разрежь ее и составь свои собственные строки, сделай из одного Рембо миллион“. Ты находишь слово и оценивающе смотришь на него, насколько оно хорошо после разрезки, и потом просто ставишь на место. Я много не вставлял, я просто не мог вставлять целиковые куски. Я вытаскивал только хорошее. И все равно, результат получался очень похожим на то, что было изначально. Словно бы я еще раз написал то же стихотворение безо всяких „разрезок“, я просто укорачивал предложения, и они начинали звучать по-новому, и звук был слышен всей вселенной».

Самые весомые аргументы против вдохновения выдвигал не Берроуз, а Гайсин, который так и не смирился: «Меня приводят в пример как человека, унизившего святое звание поэта, — ну что ж, тогда скажу, что я против того, что называю стишками, меня от стишков тошнит…» Эта точка зрения вызывала несогласие между Грегори и Брайоном, что весьма логично.

Для Билла поэзия, созданная при помощи метода разрезок, была чем-то вроде дверей в непознанное, способом, который помогал понять вещи, уже знакомые, но осевшие где-то очень глубоко в мозгу. Он рассматривал это как способ достичь конца, сходный с тем, что он видел, погружаясь в картины Брайона. Для него выбор материала для «разрезки» сам по себе был очень индивидуален: «Что-то в подсознании совершенно точно указывало, что нужно взять. Этот тот уровень, на котором все понимаешь, все воспринимаешь и все помнишь. А метод помогает вам постигать те вещи, которые вы знали, даже не предполагая этого. Вы владеете огромным количеством информации, но и не подозреваете об этом, потому что не можете вспомнить ее по первому требованию».

В «Уходящих минутах» есть несколько цитат из Хассана ибн Саббаха, старца с горы, книга начинается с посвящения ему на титульном листе: «Я не знаю, знаю ли я, что ничего не знаю» — эта фраза, как и вся остальная информация, представленная в книге, — «разрезка» — в данном случае, она привиделась Гайсину во сне. Еще в книге есть «разрезка», состоящая из вырезок из New York Herald Tribune от 29 и 30 января 1960 г., которая заканчивается строчкой: «Правды нет — все дозволено». Последние слова Хассана ибн Саббаха. Слова старца с горы цитируются по «Хозяину ассасинов» Бетти Бутхоул. Бутхоул действительно цитировала слова Хассана в своей книге, но «Правды нет — все дозволено» не просто слова, это заглавие тринадцатой главы. Предположение о том, что это его последние слова, исходит из того, что сама эта строчка — «разрезка» из ее книги. Так при помощи метода был найден новый смысл.

С Хассаном ибн Саббахом Билла познакомил Брайон, и тот быстро вошел в космологическую систему координат Билла. Книга Бутхоул оказала на Берроуза громадное влияние, и Хассан ибн Саббах стал героем многих его книг. Первый раз он появился в «Голом ланче» в главе, названной «Комната развлечений Хассана» — одна из глав, которые цензура сочла непристойной. За годы Билл создал вокруг имени Хассана целую историю, и она имела уже мало связи с реальным историческим персонажем.

С портретисткой из высшего общества Бетти Бутхоул Брайон Гайсин познакомился на обеде. Она была замужем за известным французским полемологистом, и в ее книге «Великий хозяин ассасинов», опубликованной в 1936 г., освещен именно такой подход — рассмотрение искусства войны с философской точки зрения. Хассан ибн Саббах изобрел новые приемы ведения войны. Он сидел, уединившись в своей крепости Аламут в Северном Иране, к северу от Тегерана, а его последователи выполняли каждую его команду, и рассеялись по всему Среднему Востоку, проникая во дворы и замки, готовые выполнить все его пожелания. По легенде это были адепты, которых ждала награда, если они успешно выполнят миссию: они проводили какое-то время в чудесных садах Аламута, где им давали большое количество отличного гашиша, и они пребывали в полудреме, ели сколько хотели, смотрели на танцующих девушек, к их услугам всегда были куртизанки. Когда они приходили в себя, то думали, что оказались в раю. Тогда полагали, что слово «ассасин» имеет родственный корень со словом «гашишин».

Бутхоул интересовало многое: как Хассан тренировал своих адептов? Они курили траву или ели ее? Где находился сам сад? Руины Аламута, находящиеся высоко в горах, не многое могли рассказать, и, конечно же, там не было места для большого сада. Кроме того, ее интересовала проблема законного наследования, считалось, что Хасан установил способ наследования исламских имамов, последним эту обязанность выполнял ныне живущий Ага Хан, и его последователи до сих пор осыпают его бриллиантами в день рождения.