моем отце много нехорошего; на счастье, моя мать завоевала всеобщую любовь и уважение своей добротой и справедливостью. Но даже она стала отшельницей, перестала приглашать в наш дом гостей. Этот шаг пока для меня невозможен, Ферн. Оставьте пока что эту тему.

Мы стоим лицом к лицу, и я понимаю, что переступила черту и вызвала его гнев.

– Знаю, вы не хотите этого слышать, Нико. Но, умоляю, пересмотрите ваше решение! Воздух очистится, Изабель сильнее поверит в вас, вы только выиграете. Дело не только в том, чтобы выставить ваши картины, не понимаю, как вы этого не видите?

У него каменное лицо.

– Я поселился здесь, чтобы сбежать от всего этого. Наверное, я не готов платить такую цену. – Это сказано ледяным, предостерегающим тоном.

– Значит, я в вас ошибалась. Неужели Изабель тоже в вас ошибается? – Я заканчиваю возиться с кистями. – Не пойму, то ли вы обидчивы, то ли высокомерны. То и другое неоправданно и неуместно. Очень многие художники все отдали бы ради возможности, которую вы так необдуманно отвергаете.

– Думаете, это так легко? Вы очень многого не знаете. Изабель носит обручальное кольцо, хотя ее мужа уже пять лет нет в живых. Он превратил ее из сердечной девушки в хладнокровную бизнес-леди. Если я все ей расскажу, она от меня отвернется, и это погубит мою карьеру. Даже малейший слух о каком-либо участии в изготовлении подделок приводит в мире искусства к навсегда захлопнутым дверям – и для нее, и для меня.

Я смотрю на него в ужасе:

– Изабель в вас влюблена, Нико. Неужели вы не читаете этого в ее взгляде? В ее готовности всем пренебречь и поддержать вас, не слушая голоса собственного разума? Вы совершаете ошибку, скрывая от нее правду. Это несправедливо, Нико.

– Несправедливо? – Он отворачивается и, качая головой, идет к двери. – Вы совершенно не понимаете смысл этого слова, Ферн, уж поверьте.

30. Слова, вода и мудрость

Вина. Четыре безобидные буквы, сложившись вместе, способны разрушать надежды, мечты, отношения, даже жизни. Нико ощущает вину за то, что не справляется со своими демонами. Я – за то, что он мне небезразличен. Впрочем, здесь к нему все небезразличны.

Служит ли вина высшей цели? Может быть, ее назначение – остановить нас, заставить подумать перед пересечением воображаемой черты? Вдруг вина – внутренняя система тревоги, которую одни сознательно отключают, а другие благодаря ей вовремя останавливаются?

Возможно, это паранойя, но мне кажется, что сейчас все вокруг меня уперлись в ту же самую проблему. Келли, судя по всему, все ближе к тому, чтобы надолго связать свое будущее с Тейлором и с Францией. Но бегут дни, а она тянет и тянет со звонком домой.

На этой неделе мое общение с семьей красноречиво отсутствует – опять. Я не могу представить, что сейчас с ними происходит. Конечно, когда они звонят, все звучит хорошо, это-то и подозрительно.

Люди думают, что уберегают вас от тревоги, но получается, что они меня избегают, как же тут не тревожиться?

У меня не получается выбросить это из головы. Пора звонить Джорджии.

– Привет, соседка, помнишь меня?

– Ферн! Как ты там? – радостно кричит она.

Я убираю телефон от уха, чтобы не оглохнуть, и включаю громкую связь.

– Прости, что я пропала. У Стива опоясывающий лишай, это страшные боли…

Я невольно улыбаюсь. Сострадание – несильная сторона Джорджии.

– Да, я слышала, что это ужасная дрянь.

– Да уж… Пожалей меня, у меня выдалась кошмарная ночь. Но я так рада тебя слышать! Ты даже не представляешь, как тебя здесь недостает. – Я слышу в этих ее словах потайной смысл и еще сильнее волнуюсь.

– Я тоже по всем соскучилась. Думала, позвоню и услышу, что все в полном порядке… Сама понимаешь, что я имею в виду: все заняты и так далее. Со связью проблемы: то сигнал плохой, то время неудачное. Я так многого не знаю! Дом-то хоть еще стоит? – Я выдавливаю смешок.

Она секунду-другую колеблется, потом я слышу ее неестественно бодрый голос:

– Конечно, куда он денется. Тебе не о чем беспокоиться. Все мы считаем себя незаменимыми, но без нас вполне обходятся. Ну, когда надо.

Странно как-то…

– Согласна, но мне лучше знать о неприятностях.

И тут она перестает увиливать:

– Крыша на месте, можешь перевести дух и работать дальше. Слыхала, во Франции у тебя все на зависть хорошо.

Так, с кем-то из моих она все-таки общалась.

– Все по-разному, каждый день не похож на предыдущий. Скучать некогда, это уж точно, – отвечаю я, не кривя душой.

– Живи спокойно, Ферн, наслаждайся свободой. Я бы на твоем месте так и делала.

Джорджия что-то от меня скрывает.

– В данный момент мне надо о чем-то тревожиться?

– Не надо. – Судя по тону, она не намерена ничего выбалтывать. Придется и мне сделать вид, что я ей верю.

– Тем лучше. Как дети?

Так я нарываюсь на двадцатиминутный монолог о том, как ей надоело день-деньской крутить баранку, таксист она, что ли? Стив из-за болезни не может сесть за руль, поэтому Джорджия на последнем издыхании. Я рада, что позвонила, ей нужно было выговориться, но спокойствия у меня не прибавилось ни на йоту.

Гости, проведшие у нас неделю, сегодня днем разлетаются по домам, и мне скоро бежать на утренние занятия. Пирс успешно ведет курс самоанализа, к нему ходит целая дюжина гостей, что даже удивительно.

Курс обычно занимает два полных дня и нацелен на полное осознание сил, слабостей, недостатков и мотиваций слушателя. По уверениям Пирса, он прокладывает «пусть к счастью». Слушатель учится отбрасывать то, что его тормозит, угрожает его способности мыслить шире. Все это очень интересно, заставляет думать.

Особенно хорошо работает, по его мнению, одно из упражнений второго дня курса. Он считает, что оно подходит для последнего утра, когда группа уже восприимчива и собранна.

Для массовости Пирс позвал на занятие меня и Йенна. Кроме всего прочего, ему важна наша реакция. Мы должны будем написать небольшой отчет о результате курса для участников.

– Теперь каждый берет с пюпитра листок и пишет в правом верхнем углу свое имя.

Все берут листки, всем любопытно, что будет дальше. Профессионально группа очень разношерстная, но разница в возрасте между участниками не превышает десяти лет, что довольно необычно. Возможно, это и есть причина слаженной работы на этой неделе. «Высокохудожественный контингент» (чье-то удачное выражение) засел с утра с Нико в студии.

– Хорошо, – громко говорит Пирс, перекрикивая разговоры в классе. – Теперь напишите посередине два слова, вот так. – Он свинчивает с фломастера колпачок, кладет собственный листок на пол, пишет в углу свое имя, а в середине рисует две тучки. В одну он вставляет слово «пылкость», во вторую – «альтруизм».

Он встает, мы собираемся вокруг него.

– Мне нужно от каждого из вас два слова: одно должно выражать вашу силу, второе – слабость. Эти слова должны максимально отражать вашу личность, суммировать ее.