– Вы даете мне хорошие советы. Мой совет вам – прочесть и принять к сведению.

Сказав это, он скрывается в чулане.

Листок весь в облачках, их больше, чем было людей на занятии: большинство написало больше, чем одно слово. Между облачками тоже множество коротких посланий мелким почерком.

«Вдохновенная». «Добрая». «Думающая». «Заботливая». «Сострадательная». «Настоящая». «Решительная». «Позитивная». «Мотивирующая». «Изящная». «Мягкая». «Теплая». «Симпатизирующая». «Сочувствующая». «Добросердечная». «Подтянутая». «Приятная». «Внимательная». «Общительная». «Жизнерадостная». «Открытая». «Готовая помочь». «Гостеприимная». «Талантливая». «Компанейская». «Доверчивая». «Любящая». «Вдохновляющая». «Понимающая». «Солнечная». «Умеющая прощать». «Привлекательная». «Хладнокровная». «Бескорыстная». «Энтузиастка». «Убедительная». «Полная надежды». «Ролевая модель».

Два слова посередине, написанные мной, – «беспокойная» и «чувствительная».

Меня обдает волной позитива. Я начинаю читать короткие личные послания, пока глаза не застилают слезы.

«Спасибо, что выслушали меня, это важно».

«Я непременно последую вашему совету, прелестная леди!»

«Никто не знает о нашем пире поздней ночью, а?»

«Я всегда буду скучать по Спук, но, вернувшись домой, тут же отправлюсь в зоомагазин, обещаю, Ферн».

«Я так рада, что занялась гончарным делом, как вы посоветовали! Подумаешь, грязные ногти!»

Май 2019 г.

31. Сколько стоит муза?

Тяжелое чувство, когда инстинкт требует вашего внимания, но вы раз за разом отнекиваетесь… Предостережение трудно игнорировать, но я не знаю, как мне быть, – в этом весь вопрос. Весь день мы с Нико друг друга избегаем, а все потому, что я снова умудрилась его огорчить, хотя не сказала ни слова.

После визита маркизы трещина между нами так и не затянулась – потому, быть может, что Нико знает, что я увидела связь между ними, которую он упорно не замечает.

Изабель звонила раньше, я, к сожалению, при этом присутствовала. Я почти ничего не поняла из разговора, ведшегося по-испански, но язык его тела свидетельствовал о ссоре. Оглянувшись, он поймал мой взгляд, и я увидела в его глазах гнев.

– Что, опять я напортачил? Она хочет того, чего не может получить, больше тут нечего сказать.

– Кроме того, что вы скрываете, Нико. Откуда этот страх признаться, что вы в нее влюблены?

Он резко оборачивается с прямой спиной. Потом что-то вспоминает, и его голос теплеет.

– По словам Изабель, вы продали свою первую картину, еще одна зарезервирована. Она с вами свяжется.

Я не знаю, что подумать. До моего отъезда домой остается всего восемь недель, и в наших с Нико отношениях появляется все больше сдержанности.

Мне бы ликовать: сердце трепещет, маркиза хвалит мои работы, все идет как нельзя лучше. Новость и правда замечательная. Но я чувствую, что Нико зол на самого себя, потому что понимает, что в этот важный для меня момент не может унять свой гнев.

Я почти что в цейтноте: пока я здесь, надо успеть дописать как можно больше картин. Не знаю, сколько пройдет времени, пока я, вернувшись домой, снова смогу взяться за кисть. Изабель – женщина, сперва думающая головой, а потом слушающая свое сердце. Для нее главное – бизнес, как раз поэтому я воспринимаю все происходящее как что-то невероятное.

Мне важно вернуться домой уверенной в своих возможностях, с решимостью как-то включить живопись в свою повседневную рутину. Если бы не Нико, ничего этого не произошло бы. Но сегодня он не в том настроении, чтобы его благодарить.

Боюсь, что дома, где некому будет понять мою потребность в творческом самовыражении, я быстро растеряю иллюзии. А то и начну тосковать по «Пристанищу».

Бывают моменты, когда я сомневаюсь в том, насколько честен Нико в оценке моих работ. Наставник обязан одобрительно кивать и хвалить мазки, которыми ты любовно покрываешь холст. Сначала меня преследовало недоумение, даже неверие. Это, конечно, несправедливо с моей стороны. Он не давал мне оснований сомневаться в его намерениях. Наши чувства – совсем другое дело. Человек может контролировать свои поступки, но сердцу не прикажешь.

Сердце подсказывает мне, что я всегда буду тосковать по Нико. Всегда. И ничего с этим не поделаешь. Но как быть, если это нечто большее? Что, если, попав домой, я захочу обратно, потому что мое место теперь здесь? Мне страшно даже подумать об этом, сердце разорвется надвое, если на самом деле все не ограничивается жаждой самовыражения.

Этим вечером в мастерской напряженная атмосфера. Мы друг друга сторонимся, можно подумать, что это результат ссоры, хотя это глупо. До меня доходит, что я просто тяну время, ничего у меня не выходит, надо бы прибраться и уйти – но нет… Не знаю, что скажу Нико, прежде чем выбегу вон, – таково бессловесное напряжение между нами. Я отбрасываю тряпку, закрываю палитру и оглядываюсь с мыслью, что лучше, наверное, вообще ничего не говорить.

– Не уходите, – нарушает ужасную тишину его голос.

Я наблюдаю за каждым его движением. Он встает с табурета и идет гасить верхний свет.

– Попозируйте мне, Ферн. Пожалуйста.

Меня охватывает страх. А чего я, собственно, боюсь? Он проходит мимо меня к шкафу, открывает дверцу, достает сложенный коврик. Когда он расстилает его посредине мастерской, мне хочется сбежать, но ноги словно приклеились к полу. Он приносит из чулана черный шелковый халат, кладет его на коврик и опять скрывается в чулане, неслышно затворив за собой дверь.

В окно льется узким лучом лунный свет, светя в одну точку, и меня влечет к ней. Беспросветная тьма вокруг поглотила весь остальной мир, не существует больше ничего, кроме этого внутреннего святилища. Знаю, я в безопасности. Ни о чем не думая, я снимаю с себя одежду и кутаюсь в мягкий халат.

Картина Нико застряла в моем мозгу, поэтому я сажусь в ту же позу, подсунув под себя одну ногу, другую согнув перед собой в колене. У той женщины лежала на колене ладонь, на ладонь она клала подбородок.

Вернувшись, он не проявляет никаких чувств, ни малейшего удивления. Он смотрит на меня с одобрением, как на профессиональную натурщицу, еще больше убирает верхний свет, подходит ко мне и спускает халат с моих плеч, обнажая грудь. Потом он слегка поправляет угол изгиба моей ноги. Прикосновение его пальцев удивительно успокаивает. Я больше не Ферн, я – форма, которую он так жаждет перенести на холст. Я вижу, как сильно его желание сделать это. Он хватает карандаш и блокнот, и я понимаю, что приняла верное решение.

Он начинает работать. При этом он то и дело поглядывает на меня – такого взгляда я еще не видела. Сейчас для него важен каждый мельчайший нюанс. Мой страх, что мне будет неудобно, стыдно, оказался беспочвенным. Я одного боюсь – пошевелиться, отвлечь его. Он ловит каждую деталь, работает насупившись, с полной самоотдачей. Каждый штрих карандаша крайне важен, как будто его уже не стереть, не переделать. Он знает, что это позирование – мой подарок ему. Этой ночью родилась близость, какой я никогда не ожидала достигнуть