– А чего сюда лезешь? Это гостевые. Для наших – вон. – И махнул на рядок касс по ту сторону ворот стадиона.

Площадь перед воротами тоже была вся выгорожена железными решетками, и между ними, как по лабиринту, семенили редкие болельщики. На них, придушенно хрипя, рвались с поводков овчарки. В воротах людей охлопывали, проверяли содержимое сумок.

Конечно, я знал про все эти меры безопасности, раз сто, наверное, видел нечто подобное в телерепортажах, но все же вживую зрелище оказалось очень неприятным. Тем более что не предполагал обнаружить это и здесь, на маленьком стадиончике… Возникла мысль вообще плюнуть на матч, и я тут же усмехнулся этому проявлению слабости, обогнул выгородки, сквозь милиционеров пролез к кассам хозяев.

– Один билет, – сказал в окошечко. – Самый дешевый.

– Четыреста рублей, – бормотнули в ответ; я даже не разобрал, мужчина или женщина.

– Четыреста? Я же говорю – самый дешевый.

– Это – самый дешевый. Матч повышенной зрелищности.

Пришлось отдать четыре сотни.

С билетом я просеменил по узкому зигзагистому проходу, пару раз отдернул ногу от собачьих пастей; поднимал руки, чтобы менты проверили, нет ли у меня под мышками чего запрещенного, задирал штанины джинсов… Проверок было две – одна в воротах, другая уже перед входом на сам стадион.

Во время этой второй проверки я стал свидетелем довольно некрасивой сцены. Передо мной стояли мужчина с мальчиком лет семи. Таким полусадичником-полушкольником. И в сумке у мужчины проверяющие – здесь были уже в основном не милиционеры, а парни в штатском, с синими повязками на рукавах, – обнаружили несколько пакетиков сока.

– О-о, – как-то обрадованно протянул один из парней, – придется оставить.

Мужчина удивился:

– Почему?

– Нельзя. Тяжелые предметы не допускаются.

– Да какие они тяжелые?! Двести граммов.

– Брошенные с трибуны, они могут нанести травму.

– Бред. Я ребенку взял, ему два часа тут…

Проверяющий сочувствующе вздохнул, но путь мужчине с мальчиком не освобождал.

– Но ведь там же, – заговорил мужчина жалобно, – нас пропустили… В воротах.

– Они проверяют на предмет алкоголя и оружия, а у нас другая задача… Знаете, – голос проверяющего потеплел, стал доверительным, – там, в буфете под трибунами, и сок есть. А со своим – никак.

Тут зазвучал футбольный гимн; мужчина, тихо матерясь, выбросил на забитый пластмассовыми и стеклянными бутылками стол свои пакетики и потащил растерянного сына на матч.

Меня пропустили без осложнений.

Добрался до своего сектора в тот момент, когда капитаны команд – Тимощук у «Зенита» и кто-то там у «Москвы» – шли поднимать флаг.

– Тимощук! – позвал здоровый парень с трибуны. – Тимощу-ук! Витя!

Тимощук повернул голову, и парень громче и уже откровенно нагло прокричал:

– Вали в свою хохляндию!

Сидевшие рядом одобрительно захлопали и засвистели.

Напротив нашей трибуны находился сектор фанатов «Зенита». Фанаты пока помалкивали, но выглядели серьезно – все в шарфах, некоторые, несмотря на прохладную погоду, с голым торсом, двое-трое устанавливали огромные барабаны; некоторые были заняты укреплением флагов и баннеров.

Пока я разглядывал фанатов, непропорционально огромное по сравнению со стадионом табло, тренера «Москвы» легендарного Олега Блохина, вратаря «Зенита» Малафеева в ближайших ко мне воротах, какую-то тренировочную площадку справа, близкие жилые дома, откуда, наверное, удобно наблюдать за игрой… В общем, пока я обвыкался в новом пространстве, «зенитовцы» забили мяч.

Как я потом узнал из теленовостей, один футболист «Москвы» сбил неподалеку от своих ворот футболиста «Зенита». Был назначен штрафной, который удачно пробил Аршавин.

Фанаты питерцев мгновенно завелись – зажгли фаеры, ударили в барабаны, запели и захрипели речевки. И не успокаивались до конца матча… Болельщики «Москвы», судя по всему, жители окружающих стадион кварталов, работники (в основном – бывшие) завода ЗИЛ, выражали свои чувства разрозненным матом и пожеланиями ломать Аршаву, Малафа, Хохла, Анюка…

В перерыве на табло продемонстрировали, как объяснил диктор, подарок гостям, отрывок из какого-то древнего советского фильма, – пышная девушка пела:

Вдо-о-оль по Пи-итер-рско-ой,

По Тверско-ой-Ямско-ой…

Москвичи смеялись и аплодировали, питерцы чем-то кидали в сторону табло…

Второй тайм мне понравился больше первого, но не потому, что игра стала интереснее, просто опасных моментов стало больше возле тех ворот, которые были ближе ко мне. «Зенит» атаковал, а «Москва» отбивалась и пыталась переходить в контратаку. Но их главный нападающий Бракамонте постоянно терял мяч, и питерские снова катились вперед.

В итоге защитник «Зенита» Анюков пробежал по своему флангу, ударил и забил.

Болельщики «Москвы» с новой силой стали материть и соперников, и своих, а «зенитовский» сектор зашелся в новом приливе ликования…

Со стадиона я уходил торопясь – повсюду слышались тревожные слова, что, мол, сейчас выпустят питерских и они продолжат отмечать победу ногами и кулаками.

До метро болельщики двигались в коридоре милиционеров и вэвэшников. Иногда в коридор высовывалась слюняво-сопливая конская морда. В коридоре были бреши, но я ими не воспользовался и лишь в нескольких метрах от спуска на «Автозаводскую» понял, что мне вместе со всеми не надо.

Шагнул между милиционерами.

– Куда? – Они тут же напружинились и сомкнули плечи.

– Я здесь живу, рядом.

– Нельзя.

– А мне в метро не надо.

– Проходим, – последовал тупой ответ-приказ.

– Я же говорю… – Но посмотрел на их лица и убедился, что доказывать что-либо бесполезно.

Может, я бы все-таки попытался, если бы не чувствовал жуткой, какой-то сосущей усталости. Хотелось как-нибудь без осложнений, поскорее добраться до дома…

Уже собрался спуститься под землю, потратить двадцать рублей на проход в метро и выйти с другой стороны «Автозаводской», но заметил проходящего за ментовским коридором капитана.

– Товарищ капитан, – позвал жалобно, – можно пройти? Я там живу, на Шестой Кожуховской. Мне пешком…

Офицер приостановился, взглядом оценил меня, поморщился, будто увидел бомжару, и углом рта вякнул:

– Пропустите его.

Менты расступились на полшага, я шмыганул в отверстие, не забыл пискнуть «спасибо» и заспешил прочь, мысленно проклиная этот футбол вживую и все геморрои, которые ему сопутствуют.

Вообще в те месяцы мне невероятно тяжело было переносить скопление людей, разговаривать, спорить, слышать потоки слов. Я даже телевизор почти не смотрел – уши начинало свербить от скороговорок болтающих шоуменов, актеров, ведущих информационных программ.