А следом он вдруг представил себя обитателем этого испода. Одним из тех, кто открывает здесь поутру глаза, здесь же вечером, отходя ко сну, их закрывает. И так изо дня в день, год за годом — всю жизнь.

Его сотрясло, словно от удара током. Это был бы какой-то страшный сон, не жизнь.

Рад отвернулся от окна, перевел взгляд на Дрона с Нелли. Дрон с Нелли сидели, тесно придвинувшись к самой стене вагона, обращенные к Раду их затылки свидетельствовали, что они погружены в то же занятие, которому только что предавался и он. Лежавшая на колене рука Нелли сжимала пачку фотографий.

Рад встал, соступил в проход и поднялся в их купе. Нелли повернула на звук его шагов голову.

— Что? — спросила она. — Насладился пейзажами?

— Да, готов к фотографиям, — сказал Рад, опускаясь на сиденье с ней рядом.

Дрон тоже, и с откровенным удовольствием, повернулся к окну спиной.

— Чем хороша фотография в отличие от жизни, — сказал он, — так тем, что фотография делает жизнь живописной.

— Особенно цветная, — вставила Нелли.

— Ее и имею в виду, — отозвался Дрон. — Фирма «Кодак» — лакировщик действительности.

— Но у Тони замечательная деревня, — непонятно для Рада произнесла Нелли.

— Да, у Тони замечательная деревня, — подтвердил Дрон — снова непонятно для Рада.

Он понял, о чем шла речь, когда Нелли начала показывать фотографии. Это были снимки, сделанные ею во время их поездки к Тони на родину. Дом родителей Тони с фасада. Дом Тониных родителей с торца. Со стороны веранды. Застолье на веранде. Стол — расстеленный на полу ковер, украшенный вазой со стоящим в ней искусно подобранным, богатым букетом. На циновках вокруг — мать и отец Тони, дядя Тони, жена дяди, племянники, племянницы, жены и мужья племянников и племянниц, сам Тони, Дрон, рядом с Дроном — овдовевшая Тонина сестра.

— Какая прелесть, смотри, — выхватил Дрон у Нелли из рук фотографию, где сестра Тони была снята крупным планом. Полюбовался сам, обернул снимок лицом к Раду. — Прелесть, да?

— Запал? — спросила Нелли.

— Не без того, — всхохотнув, отдал ей Дрон снимок. Тонина сестра и в самом деле была хороша. И совсем молоденькая.

— Двадцать шесть лет? — удивился Рад, неожиданно для себя вспомнив ее возраст.

— Я тебе говорил, тайцы выглядят моложе своих лет, — проронил Дрон.

Минут пять спустя в купе заглянула девушка в светло-коричневой пилотке и такого же цвета блузке с погончиками. Это была официантка из ресторана, собиравшая заказы на ужин. Девушка была вся приветливость, улыбка на ее лице производила впечатление появившейся на нем в миг рождения и с той поры не исчезавшей.

Она вернулась с прямоугольными пластмассовыми судками в руках, — фотографии еще не были досмотрены. «Вот и ваш обед!» — объявила она, опуская судки на одно из сидений в пустующем купе Рада. Нагнулась, извлекла из-под пола купе стол, ловко закрепила его одним краем за металлический выступ у окна, отщелкнула от внутренней стороны стойку и вставила ту в специальное отверстие на полу. Та же операция была произведена ею в купе Дрона с Нелли, после чего три коробочки из судка перекочевали на столы. «Enjoy!» — пожелала она приятного аппетита, подхватывая судки, чтобы двигаться дальше. С лица ее все это время не сходила улыбка, будто она и в самом деле родилась с ней.

Пока обедали, за окном наступила полная темнота, в вагоне зажегся свет. Вагонный кондиционер исправно гнал по проходу волну прохладного воздуха, может быть, даже более прохладного, чем хотелось бы.

Вновь возникшая официантка собрала освободившиеся судки и сервировала в купе Дрона и Нелли стол для чая и кофе. Стаканы были стеклянные, чайные ложечки мельхиоровыми. «Enjoy, — снова говорила она, наливая в стакан кипяток из большого электрического чайника с прозрачной проградуированной стенкой. Наливала в другой стакан и повторяла: — Enjoy!»

Рад чувствовал внутри холодок предвкушения неотвратимо приближающегося разговора. Сегодня разговор должен был состояться. Через пять минут или через час. Сегодня ему ничто не могло помешать. Лучших обстоятельств, чем дорога, для разговора просто невозможно было придумать.

Молодой человек менеджерского вида, чьи сумки покоились под одним из сидений в купе Рада, появился, когда Рад с Дроном, допивая кофе, уже перебрались за стол в пустующее купе, а Нелли, увидев, что вечер сулит ей одиночество, достала из сумочки книгу, чтобы провести время в обществе бесплотного собеседника, растиражированного на эту роль известным американским издательством «Рэндом хауз».

— Ну так, я понял… — только и успел произнести Дрон, предлагая Раду приступить к его рассказу, и тут в проходе около купе — впрямь чертиком из табакерки — возник сосед. Пиджак его был все так же застегнут на все пуговицы, застегнута верхняя пуговица сорочки, а узел галстука не расслаблен. Словно и в поезде он продолжал справлять свои ответственные менеджерские обязанности.

— Вот и я. Благодарю, что постерегли мои вещи, — сказал он, улыбаясь Раду почтительной улыбкой младшего, безоговорочно чтущего старшего по возрасту. — Надеюсь, я не слишком долго отсутствовал?

Рад не смог ответить с приличествующей случаю вежливостью. Объявиться так некстати!

Но неожиданно инициативу общения с соседом взял на себя Дрон.

— Присаживайтесь, присаживайтесь, дружище, — весь вдруг, и непохоже на себя, засветившись, указал он рукой на место рядом с собой. — Или хотите к окну?

Сосед не хотел к окну. Место рядом с Дроном его вполне устраивало. Он только хотел взять из сумки книгу.

— О, давайте я тогда все же пересяду. Вам будет удобней. — Дрон поднялся и пересел на сиденье рядом с Радом. — Вам, может быть, нужно поесть? — глядя, как сосед Рада вытаскивает из-под сиденья сумку, спросил он. — Мы-то, знаете, уже поели, а вы, может быть, хотели бы достать какие-то свои припасы? Доставайте, не стесняйтесь.

Он говорил все это с таким сочувственным участием к возможным проблемам соседа, с такой расположенностью к нему, что невозможно было не отозваться ответной приязнью и открытостью.

О том, что сосед поел со знакомыми, — об этом Дрону с Радом было поведано тут же. А через пять минут они уже знали, что сосед Рада и в самом деле работает менеджером в торговом доме, занимается оптовыми закупками и продажей стеклянно-волокнистых тканей, фирма принадлежит японцам, часто приходится ездить в Японию, и, кроме английского, он еще свободно говорит по-японски.

— Ах, боже мой! — Дрон мечтательно прикрыл глаза. — В вашем возрасте я тоже безумно хотел выучить японский. Не представилось, к сожалению, такой возможности.

— Разве поздно? — воскликнул Бобби.

Его звали Бобби. А тайское ваше имя, слюбопытничал Рад, когда сосед представился. О, для моих англоязычных друзей я Бобби, отозвался сосед.

Разговор тек, катился, скакал по камушкам набирающей силу горной речкой — словно бы сам по себе, естественным ходом, движимый взаимным интересом друг к другу. Бобби рассказывал, что едет в Чиангмай к родителям, вернее, не в сам Чиангмай, а под него, родительский дом в восьми километрах от города, у матери день рождения, и он везет ей подарки, три дня отпуска на работе, мать в его детстве хотела, чтобы он стал монахом, если из семьи вышел монах — добродетель, обретенная им в монашестве, распространится и на остальных членов семьи, но он не захотел в монахи и сейчас вымаливает у матери прощение — посылает родителям каждый месяц по двести пятьдесят долларов, они копят деньги — и покупают рисовые поля, рисовые поля — это надежная инвестиция, это, можно сказать, его будущая пенсия.