– А я бы предпочла, чтобы мне объяснял Аркадий Эммануилович, – сказала Любушка с капризными нотками в голосе. Доктор неопределенно крякнул, а Данечка, чувствуя, как все его тело покрывается потом, почти закричал:

– Не-не-не… Нет, лучше я!

– Головка от винта, – тихо, но отчетливо произнесла Машенька, ни на кого не глядя.

– Кто? – удивился Даня.

– Дед Пихто, – продолжала глупые рифмы Маша. – Мы вместе пойдем объяснять! У тебя одного не получится.

Даня хотел что-то возразить, но вдруг понял, что боится даже посмотреть в лицо живой Русалочке, и его руки, некогда ласкавшие ее, сами собой стыдливо спрятались за спину. Глядя на него в этот миг, всякий бы понял, что заикаться можно не только вслух, но и про себя.

– Пойдем, – промямлил он.

* * *

– Итак, что же вы хотели мне сообщить? – насмешливо разглядывая Даню и Машу, спросила Любушка, когда они отплыли с ней. – И кто вы, вообще, такие, чем занимаетесь? – Эта парочка ее явно забавляла.

– Меня зовут Маша, я работала прачкой на русской орбите, – неожиданно кокетливо представилась отличница.

– Прикольно, – сказала Любушка, услыхав о службе в космосе. Я тоже когда-то мечтала работать на корабле. – А ты кто? – спросила она у краснеющего и потеющего молодого человека.

– Д-даниил Сакулин, – представился Даня. – Можно просто Даня. Я – литератор… Тьфу! Я хотел сказать, оператор…

– А-а, – догадалась Люба. – Вы снимаете фильмы.

– Нет, нет, нет, – суетливо помотал головой Даня, очень занятый своим ногтем. – Я оператор не экрана, а напротив, крана. То есть, не э-крана, а просто крана – без «Э»…

Машенька прыснула.

– Безе – это такое печенье, – сказала она.

Данечка сердито на нее глянул и продолжил скучно бубнить:

– … Видеосъемкой я, конечно же, да, увлекаюсь, но это, скорее, одно из моих многочисленных хобби. И вовсе не главное из них.

– Безэ – это еще композитор такой, – сообщила Маша.

– … Э-э… – Даня глянул на нее безумным взглядом и забубнил дальше: – Больше всего я посвящаю времени стихам, – Он нервно поскреб себя по щекам. – Один мой знакомый пустолаз как-то раз сказал, что во мне умер Аполлинер. Представляете себе, какая глупость? – наконец, поднял он глаза на Любу.

– Извините, кто у вас умер? – переспросила она.

– Нет-нет, – испугался Даня. – Никто. Мы все, слава Богу, живы. Даже вы. А-а-а я еще и стихи пишу.

– Может быть, что-нибудь прочтете? – предложила Люба. – Из последнего.

– Не стоит, – жалобно сказал Даниил, вспоминая, что последнее и предпоследнее, да и предпредпоследнее его стихотворения были посвящены Русалочке.

– Я тоже думаю, что не стоит, – поспешно подтвердила Маша.

– А я настаиваю! – сказала Люба упрямо.

– Зря, – сказала Машенька, – я их читала.

– Ну, если, полька, вы настаиваете… Ой, простите, вы ведь не полька… Я хотел сказать, если только вы застаиваете… Тьфу, ты! Ну, вот, например…

Даня снял очки, закатил глаза и прочел:

Любви нас закрутила центрифуга,

Пока нам было, что еще терять,

Мы голову теряли друг от друга,

О, как же я твою устал искать!..

– Кхе! Кхе! Кхе! – изо всех сил закашляла Машенька. – Ну, не надо про голову, а? Я ведь не рассказываю, например, про контрабас.

– Да что опять за контрабас?! – нахмурилась Люба. – И этот остолоп Анджей что-то говорил про него… Что вы от меня скрываете?! Ну-ка немедленно рассказывайте мне про контрабас! – сказала девушка твердо и попыталась схватить Машеньку за руку, но та увернулась и заявила:

– Ладно, ладно, разбирайтесь сами. А я пойду, посмотрю, что там, у аббата! – оттолкнувшись от переборки, она поплыла к своим. – Я мигом! – лживо улыбнулась она Данечке, обернувшись.

– Ну? – пристально посмотрела на того Любушка.

Он поправил очки, ковырнул в ухе, внимательно оглядел свой левый мизинец и покашлял.

– Ну?! – повторила девушка.

Даня набрал в легкие воздуха и вдруг выкрикнул заготовленную фразу:

– Я тебя потерял, но я тебя нашел!

– Мы были знакомы? – наморщила лоб Любушка.

– Мы были вместе – долго, очень долго! – затараторил Даня. – И я любил тебя! Ты ничего не помнишь, да и не можешь помнить! Всех тех дивных ночей, что мы провели с тобою вместе! – войдя в экзальтацию, Даня протянул руку и приобнял Любу за талию. – О, сколько раз эти грешные пальцы ласкали твою нетленную плоть!

Девушку передернуло.

– Убери лапы, недоносок! – рявкнула она.

– Ах, так! – отскочив, сказал Даня обиженно, высоко задрал голову и выпятил нижнюю губу. – Вот так, значит, вы со мной. – Он вдруг всхлипнул, но, сделав глубокий вдох, и сказал ровно: – Вот, что я скажу вам, Любовь Феодосиевна. Покойницей вы мне нравились гораздо больше.

Сделав это решительное заявление, Даня оттолкнулся от железяки и поплыл к остальной компании. Но посередине пути разревелся и, зацепившись за какую-то скобу, повис в отдалении.

– Ну что за придурки? – сказала Люба сама себе. И, задумавшись, осталась на месте.

* * *

Тем временем Отец Коза и Блюмкин пытались говорить о предстоящей миссии.

– Все просто! – сказал пан Анджей. – Встречаемся с государем и заставляем его признаться, что он не государь.

– Как это вы, интересно, его заставите? – спросил доктор насмешливо.

– Да уж будьте покойны, как-нибудь заставим, – уверенно заявил тот с нехорошей улыбочкой, – кое-что для этой цели у нас имеется. На какой только нечисти космической не испытано…

– И много вы встретили в космосе разумных существ? – заинтересовался Блюмкин.

– Ни одного. Но под пытками некоторые начинали признаваться… Ха-ха-ха, это, естественно, шутка. Хоть мне и не до смеха. Честно говоря, больше всего меня сейчас тревожит, что там этот ваш Даня обсуждает с моей женой, – кивнул он в сторону туда, куда удалилась Люба.

– Бывшей, – уточнил Блюмкин.

– Почему это бывшей?.. – нахмурился Анджей и примолк. – Хотя, да, – спустя несколько мгновений, вздохнул он. – Так и есть. Любушка теперь – мой кумир, мой светлый идол, а жена… Да, бывшая. – Он метнул быстрый взгляд на доктора. – И ваша, как выяснилось, любовница, тоже бывшая.

– Вот именно, – подтвердил Аркадий Эммануилович. – Вот именно… Сейчас нам с вами делить нечего.

– Тогда вернемся к плану! – воскликнул пан Анджей. – Впрочем, он, по-моему, вполне ясен. Ловим мальчонку и пытаем! Пока хвост не появится!

* * *

… – Данечка, простите, – подплыла к юноше Маша. – Не ваш ли блокнот возле меня с самой Луны крутится?