– Нет, – помотал головой Даня, пряча от нее заплаканное лицо.

– Вы уверены? – спросила Маша и открыла книжечку на первой попавшейся страничке. – Стихи… А вы говорите… Ну-ка, ну-ка… И она продекламировала:

В моём паденье ты виновна:

Просил я – ты не отдалась…

Ему отдался я покорно,

Три раза Богу помолясь.

Она пристально глянула на Даню и продолжила:

Себе признаться не осмелясь,

Смахну слезу с бесстыжих глаз.

И буду дальше жить, надеясь,

Что восемь раз – не… пустолаз.*

– Точно не ваше? Это бы многое прояснило.

– Да нет же! – вскричал тот. – Да-да-да… Дайте-ка сюда. Вот ведь, написано тут, в уголке: «Ив. Антисемецкий». Хм… А я и не знал, что Ванечка тоже поэзией балуется! Давайте, вернем.

Он, сунул блокнот в карман брюк, и, взявшись за руки, они поплыли к Ване.

– Ну, и как у вас с этой? – спросила Маша по пути, кивнув в сторону Любочки.

– Да никак, – обиженно отозвался Даня.

– По-моему, она совершенно, совершенно ничего не понимает в поэзии.

Даня кивнул, чувствуя, как слезы на его глазах высыхают, и поделился:

– Вот что я вам скажу, Машенька. Живая она – совсем не то. Совсем не то.

«Надо будет убить ее когда-нибудь» – подумал вдруг Данечка о Любе. Но вслух этого произносить не стал.

– Некоторым, Данечка, быть живыми как-то даже и не идет, – светским тоном отозвалась Маруся, словно подслушав его мысль. – Так не стоит из-за них и расстраиваться…

Бьют черную корову – пугают рыжую корову.

Китайская пословица

Корабль остался на орбите, а жилой модуль отстегнулся от него и помчался к земле. В треугольных иллюминаторах замелькали обрывки облаков. Дернуло, это, как шасси в самолете, из специальных ниш по бокам модуля вывалились и начали торможение реактивные двигатели, а затем над ним раздулся серебристый огурец вакуумного дирижабля. Спускаемый аппарат почти остановился и медленно поплыл по воздуху. Двигатели повернулись горизонтально, и лунная братия, ускоряясь, помчалась мимо громадных круч косматых облаков. Управлялся цепеллин в центре зала, где, как оказалось, имелась пилотская площадка со штурвалом.

– Ах, Господи, как это здорово! – воскликнула Машенька, когда под ними во всей своей красе открылись блистательные массивы столицы.

– Боже, Царя храни! – завел Даня по привычке, но тут же, никем не поддержанный, осекся.

– Настоящего! – пришел ему на помощь Ванечка и взмахнул кулаком. – Долой самозванца! – И упрямо запел: «Боже, Царя храни!..»

И тут вся братия жахнула:

– Сильный, державный…

Только они допели, как аббат, прижав к уху ручной коммуникатор, объявил:

– Та-ак! По сообщению пресс-службы его величества… Государь проводит сегодня званный обед в загородной резиденции Павлово. Поворачивай колымагу! – зарычал он на пилота-послушника.

Реактивный цеппелин развернулся над сизыми уральскими сопками и устремился прочь от громады города в темную рваную муть вечернего неба.

* * *

Чтобы не быть замеченными раньше времени, приземлились где-то в лесу, поодаль от царской резиденции. Послушники стали деловито выкатывать наружу горные велосипеды.

– Мы что, на великах поедем? – не поверил своим глазам Блюмкин.

– Да! – отозвался аббат. – Сегодня верховой и автомобильный транспорт использовать небезопасно. Дьявол легко овладевает умами водителей и лошадей, – он многозначительно потыкал пальцем между глаз. – Нет. Чушь какая-то. Больше просто не на чем.

– Понятно, – хмуро кивнул доктор, впервые за много лет садясь на велосипед.

Ночное небо затянуло бледно-желтая муть, в оврагах струился туман, а колонна повстанцев-опричников, крутя педали, быстро двигалась по лесной тропе через бугристый мрачный лес, мимо болотистых кладбищ и заброшенных усадьб. Вдруг над колонной появилась летучая мышь.

– Шпион! Шпион! – закричал аббат, размахивая над головой распятием.

Мышь пискнула и, быстро хлопая крыльями, скрылась в лесу.

– Вы уверены, что это был разведчик? – спросил Блюмкин, поравнявшись с велосипедом аббата.

– Нет, – признался тот. – Нервы шалят. Но это навело меня на хорошую мысль.

Спустившись в овраг, он спешился и объявил перекур.

– Мы почти на месте, – сказал он, – надо послать разведку.

Он призвал к себе двух послушников. Те вняли его приказу и ненадолго вылезли из оврага. А когда вернулись, доложили обстановку:

– Беснуются, курвы, – задыхаясь после подъема, проговорил старший послушник.

– Чтоб их бездна съела! – выругался аббат, и глаза его возбужденно забегали. – Значит так! – собравшись с мыслями, сказал он. – Бросаем велосипеды здесь и обходим дворец с юга. Там ворота.

– А сколько их? – робко спросил Блюмкин.

– Тьмы, – лаконично ответил послушник. – Просто тьмы.

– Что делать будем? – обреченно спросил Аркадий Эммануилович.

– Пойдем напролом, – сказал аббат. – Для начала – легально. У нас есть имперские удостоверения.

– Удостоверения? – удивился Блюмкин.

– Да, удостоверения «Ордена Луны». Сейчас вы переоденетесь в моих послушников, и мы пройдем в резиденцию. Лже-Максиму, конечно, доложат о нашем появлении, но, надеюсь, он не успеет ничего предпринять. В конце концов, он ничего не подозревает. Ну что? – спросил пан Коза почти ласково. – С Богом? Вперед.

Все молча встали, перекрестились, и, собрав священные орудия – распятия, хоругви, пулеметы и фосфорные гранаты, полезли из оврага на юг.

* * *

Отряд залег в саду, а Коза с Блюмкиным подошли к дворцовым воротам. Путь преградили трое стражников с автоматами.

– Стоять! – скомандовали они.

– Я – Коза! – взмахнул аббат корочкой, – великий магистр Ордена Луны!

– А я, в таком случае, Папа римский, – хмыкнул один из стражников.

– А я – генеральный секретарь ООН, – заржал второй.

– А я, я… – напряг мозги третий, но так и не придумал себе должность и рявкнул: – А ну, валите отсюда, проспитесь, а то сейчас загребем, срок схлопочете.

Блюмкин растерянно глянул на аббата, тот насупился, достал из кармана рясы свисток и, взмахнув рукой, залился булькающей трелью.

– Ура-а! – утробно закричали позади. Блюмкин обернулся и увидел, как из тьмы сада толпою призраков катится на них отряд в светлых рясах.

Доктора сбили с ног, он повалился на асфальт, а когда поднял голову, обнаружил, что братия карабкается через пятиметровые ворота, а стражники валяются под ними, свернувшись клубком. Блюмкин вскочил и тоже полез по завитушкам на воротах, перекинулся через верх и грохнулся по другую сторону, подмяв под себя парочку монахов.