И хотелось бы мне сказать: куда аккуратнее и меньше твоих художеств ножом на груди у Ники, но, сцепив зубы, я молчал, пока он обдумывал мои слова.

— Несколько миллилитров? — переспросил Блондин с недоверием.

— И не каждый день. Иногда, раз в неделю. Иногда реже.

— И это всё? — с сомнением буравил он меня глазами. — И я за это буду жить в Париже? И летать на собственном самолёте?

— Нет, не за это. А за свою преданность Семье, Ярослав. За послушание и верность человеку, который будет готов для тебя на всё. В том числе и платить.

— То есть я стану чьим-то донором?

Слава богу, стало до него доходить.

— Даже больше. Ты станешь донором главы Семьи. Человека, который может всё.

— В каком смысле всё?

— В самом прямом. Например, вызволить тебя отсюда. И прилететь за тобой хоть завтра на личном самолёте.

 — Завтра?!

— Но тебе не обязательно принимать решение прямо сейчас. У тебя будет время с ним познакомиться и тогда уже выбрать.

— Выбрать что?

— Остаться здесь и служить мне материалом для опытов или поселиться где-нибудь на Лазурном берегу и попивать шампанское на яхте.

Он бросил на пол грязную футболку, что так и держал в руках:

— Я могу с ним просто встретиться, а потом вернуться?

— И никаких других вариантов. Ты с ним встретишься и вернёшься. Ещё не факт, что ты ему понравишься. Ты. Вкус твоей крови. И твоё поведение. Будешь дерзить, спорить и показывать характер и… ну ты понял свою незавидную судьбу.

— А если я не понравлюсь этому…

— Феликс. Его зовут Феликс.

— Если я не понравлюсь Феликсу, или он мне не понравится, меня может взять кто-нибудь ещё? Например, какая-нибудь баба кровосос?

О, да! Это уже стало похоже на деловой разговор. Даже больше: на торг.

— Конечно, Ярослав. Если ты вступаешь в Семью донором, то Семья обеспечит тебя всем, что душа пожелает, и ты сам будешь вправе выбрать кому быть донором, — изрядно приукрашал я истину.

— Уже завтра? — переспросил он без ужаса, скорее с интересом.

— На «подумать» у тебя будет пару дней.

— А эти дни меня будут как-то особенно кормить? Или что-нибудь колоть, как вы делали прошлый раз? Я подумал, что если ему важен вкус моей крови…

Я усмехнулся: а быстро сообразил парнишка.

И опять это «вы» и смиренная дрожь в голосе. Хороший знак. Так глядишь, и правда получится обменять его на свободу Зои. Лишь бы Федэ раньше времени не развернул его к себе задницей и не напугал парнишку перспективой сделать своей тёлочкой.

 — Да, я буду тебя как-то особенно кормить, — растянул я губы в улыбку и пошёл к двери.

Я как раз собираюсь в «Пит-Стоп». Там твоя дражайшая Кристина наверняка наварила к завтраку какой-нибудь бурды. Вот этой бурдой по иронии судьбы из рук «любимой женщины» ты и будешь сыт сегодня.

К слову, одно время, ещё в Париже, я знатно увлекался темой влияния питания на состав, свойства, а заодно и вкус крови. Тогда и научился готовить. Но потом мне это наскучило. К тому же ни на шаг не приблизило к решению задачи, что я перед собой поставил.

Потому что мы не только то, что мы едим. И вкус крови для таких как я или Федэ определялся не чесноком или соевым соусом в съеденном блюде, а набором совершенно других показателей. Тех, что я добился, искусственно подогнав кровь Блондинчика под вкус Федэ. И этот коктейль, что Федэ принял за мою работу с микробиомом, я, конечно, повторю и он ещё нескоро выветрится. Но на самом деле: молодой здоровый парень, блондин — это уже было определяющим для Феликса. Остального «вкуса» он легко добьётся и сам, если паренёк ему понравится.  

Почему одним сангвинарам требуется по пять-семь рюмок крови каждую неделю, а другим — одна рюмка и раз в месяц? Почему один донор, даже без любого другого контакта, особенно сексуального, анонимный, однополый, (многие сангвинары, скрывающие от семьи свою особенность, предпочитают именно однополого донора, чтобы без ненужной ревности и подозрений) вызывает желание воспользоваться его услугами вновь, а с другим дарителем всё заканчивается после единственного кормления? Что влияет на наши предпочтения? Какие показатели?

Я задавал себе эти вопросы с семнадцати лет, когда понял, что один из них.

И я для себя уже тогда определил, что предпочитаю кровь противоположного пола и никакую другую в рот не возьму. А Федэ вот нравились блондины.

Что делать с одним из них — я понял сразу. Но что мне теперь делать со вторым?

Я остановился в дверях.

Я хотел использовать Влада для давления. Чтобы он заслужил свободу тем, что уговорит брата. Но брат и сам согласился. И то, что они родные, уже дало толчок моей работе. Но Федэ был прав — нельзя работать с пленником. К тому же мне нужна женская кровь — это я понял после первых же проб, ведь мне придётся тестировать её на себе…

Если я собираюсь продолжать свои исследования.

А я уже не был уверен хочу ли их теперь продолжать.

Какими бы честолюбивыми и долгосрочными ни были мои планы, эти двое для них, увы, не подошли. И с младшим и так всё понятно, но со старшим в ближайшее время тоже надо что-то решать. Но что? Этого так просто в Семью не отправишь. И не отпустишь…

Дьявол! Это становилось проблемой.

Погружённый в свои мысли, что уже унесли меня далеко от этой комнаты, я взялся за ручку двери, когда меня остановил неожиданный вопрос Блондина.    

— А Ника? — выкрикнул он.

— Ника?! — застыл я как вкопанный и медленно развернулся.

— С ней всё в порядке?

Я открыл было рот от возмущения: у него хватало наглости спрашивать, как дела у Ники? Но сдержался.

— У Ники всё в порядке.

— Она ещё здесь, в вашем доме? Или вы её отпустили?

В этом театре абсурда, похоже, всё смешалось, как в небезызвестном доме Облонских. И теперь я злодей, что держу девчонку насильно, а он прямо благородный рыцарь, озабоченный благополучием дамы.

— А это важно для тебя?

— Просто, когда она приходила... — он вдруг снова сник.

Что?! Она приходила? Да, я помнил: она знает, что оба урода здесь, но я думал, что она всего лишь видела записи с камер, когда была в моём кабинете.

— Вы отпустили её домой, да?

И я неожиданно понял причину его истерики: она приходила, они о чём-то говорили, и он ждал. Ждал, что она придёт снова. Но она не пришла. А ещё он спросил меня: я могу вернуться? Неужели надеялся, что Ника поможет ему сбежать?

— Что ты ей сказал? — нахмурился я.

— Ничего, — испуганно подскочил он. — Ничего такого.