И Полосухин с Терюшиным вышли. Тоже поздравили. Потом Полосухин приказал:

– Трое суток выходных!

На правом фланге участка заставы происходило что-то непонятное. С поста наблюдения у губы Ветчиной крест доложили, что под самым берегом вдруг вынырнула голова. Подозрительная. Вроде тюленья, но вроде бы в очках. Не успели разобраться солдаты. Начальник заставы – туда. Ну и мои выходные плакали слезами горючими.

Всего день провел в своих хлопотах. Все, как мне казалось, нужное: соки, компоты разные, какие только в магазине были, варенья – все закупил и перетаскал в медпункт. Рейса четыре сделал. Можно было бы, конечно, в два управиться, но привлекала возможность лишний раз заглянуть к своим. Лена посвежела чуточку, а Олег похудел. Я забеспокоился, спрашиваю, не нужно ли чего? Лена и Маша вместе надо мной смеялись. Маша даже до слез. Потом вытолкала меня взашей. Ишь, говорит, повадился. Еще инфекцию занесешь. Знала бы, что уже вечером мне соками недосуг будет заниматься, разве выгнала бы? Только откуда ей знать, хотя и с границей рядом живет. Рядом, но не по ее законам.

Полосухин обследовал весь берег в губе. В бинокль даже рассматривал расщелины и подозрительные места, как под микроскопом. Нет ничего. Вроде бы все нормально. От Падуна до Ветчиного креста наряды берег буквально прощупали – тоже никаких следов. Можно бы успокоиться, но разве сложишь лапки, если голова, как докладывали солдаты, весьма подозрительная. У тюленя очки не могут сверкнуть. Очкариков среди них еще не попадалось. Ну, это, допустим, могло показаться, тогда другое непонятно: под воду голова просто скрылась. Как утонула. Тюлень бы обязательно спину показал. Хоть чуть-чуть, но сгорбатилась бы спина над водой. Вот в чем еще загвоздка. Один сплошной «икс». А не проверенной, не разрешенной задачу не оставишь.

Челночим по берегу, острова оглядываем, наряд на Атай-губе усилили – все вроде бы тихо. Я даже к Лене выбрал время забежать.

– Что у тебя? – спрашивает.

– Замотался, – отвечаю.

– Рассказал бы, легче одной день за днем коротать.

– Лена?!

Обидно стало. Я двое суток головы к подушке не приложил, все на ногах и на ногах. И вдруг мысль: но она же не знает. Решился, хотя и не положено.

– Похоже, Лена, подводный пловец пытался выйти на берег. Только наряд увидел. Теперь, боимся, в другом месте может появиться в любое время. Я попрошу Надю, деда Савелия…

– Они меня навещают. Иди, Женя, все поняла. Дня через два выбери время, забери домой. Пока лед лежит. Ладно?

– Хорошо.

Еще день ощупываем берег и острова. Маячников предупредили, чтобы немедленно сообщили, если увидят что подозрительное. Тихо.

Завтра Лену домой забирать. Полосухин предложил вместе идти. Наметил время – утром.

Только план наш вновь вверх тормашками полетел. В полночь, когда сумерки поползли по салме, доложил с поста наблюдения сержант Фирсанов, что на Кувшине птичий базар кто-то всполошил.

– Вроде бы там лиса появилась, либо человек, – заключил он.

Лисе откуда там взяться. А человек? Аквалангист, больше некому.

А тут еще один доклад:

– На Островных кошках кайра себя беспокойно ведет. Взлетает, вроде ее кто за ноги схватит.

Кошки в салме – излюбленное место не только кайр и чаек с базара на Кувшине, но и тупиков, атаек, уток. Мелко, рыбы много, вот и слетаются сюда птицы со всех островов. Да и с берега тоже летят. Галдеж, ссоры – птичий водоворот, одним словом. Но во всей этой кажущейся неразберихе есть свой, птичий порядок. А вот он нарушен. Какая сила внесла разлад?!

Сухопутная граница – она понятна. Даже если хитрей хитрого будет нарушитель, след все равно оставит. Пусть, едва приметный, но пограничнику много ли надо, чтобы заметить, что нарушена граница? Тогда: «Застава! В ружье», – собаку на след, а уж на всех тропах, по которым может пройти незваный гость, терпеливо поджидают его засады, ну а если надо, бегут солдаты десятки километров, пока не настигнут нарушителя – никуда на сухопутье не денется нарушитель. А здесь? Пойди разберись, попробуй продумать контрмеры, если самому ничего не ясно. Да и не зря ли вся эта суматоха?

– По всем законам цель одна – берег, – заговорил Полосухин. Видно, и его мучили те же мысли, те же вопросы. – Шары, корабль, подозрительная голова, вспугнутые птицы – одной все веревкой повито. Засвербило: что это там, у Атай-губы строится? Вот какая у меня мысль: на Кувшине секрет выставим. Круглосуточный. Со сменой на места. На Маячном тоже круглосуточный наряд. Остальные острова проверять два раза в сутки. Берег все время держать под контролем. Дополнительный пост наблюдения у креста за Атай-губой.

– Осилим ли?

– У армейцев помощи попросим. Третьи пески, саму Атай-губу в основном их силами перекроем. Конохова тоже нужно впрячь в поиск, – Полосухин крутанул ручку полевого телефона и попросил дежурного телефониста отрядного коммутатора. – Начальника отряда, пожалуйста.

Разговор получился не по-уставному долгий. Начальник отряда все задавал и задавал вопросы, а затем, когда, видимо, созрело у него решение, распорядился:

– На Кувшине круглосуточный офицерский наряд. С кораблем Конохова связаться немедленно. Определите совместные действия и доложите мне. План усиления охраны участка одобряю. Действуйте.

Полосухин неспешно положил трубку и минуты две-три смотрел на телефонный аппарат, словно ждал от него совета, как свести концы с концами: и наряд офицерский на Кувшин, и с Коноховым встретиться, и Лену с сыном без отцовского призору не оставить. Посложней чем волка, козла и капусту через реку переправить на утлой лодчонке. Как знаменитый Кожаный Чулок советовался с дулом своего ружья, так Полосухин держал совет с телефонным аппаратом.

– Чует мое сердце, не на день, не на два закрутится, – как бы отвечая самому себе, проговорил Полосухин. – А если этот шум весь пустозвонный, тогда еще дольше. Пока не убедишься, что зря. Не день пройдет, – снова, как бы объясняя самому себе, повторил Полосухин. – Отсюда и плясать начнем. С Леной лучше поступить так: оставить ее с сыном в медпункте. Надя поможет медсестре ухаживать за ней. Объясни ей, Евгений Алексеевич, она поймет. Сейчас отправляйся. От нее зайдешь к Игорю Игоревичу. Возьми у него три совика. И пимы можно прихватить. Пока Конохов подойдет (корабль нес службу милях в двадцати от заставы), ты управишься. На корабль пойдем вместе. Оттуда я – на Кувшин, ты – на заставу. Через сутки сменишь меня. А там жизнь покажет, как дальше жить.

– Частая смена не годится, – не согласился я с Полосухиным. – Суток на трое, не меньше. И знаешь, несподручно начальнику заставы забираться на остров в столь непонятной обстановке. Там – мое место.

– По логике, верно все. Только жизнь иной вариант сегодня предлагает. Ты не думаешь, как Лена будет себя чувствовать? Не в гости к теще на блины отправишься. И если еще заштормит, сколько можешь там пробыть? Не думал?