До чего хороши были черноствольные дубы и низкая трава впарке! После Марди-Гра осталось много неубранного мусора Он валялся в сточныхканавах и вокруг специальных контейнеров, которых всегда не хватало, чтобысправиться с таким количеством отходов.

Эвелин шла дальше. Когда она приблизилась к обветшалым,выкрашенным в грязно-коричневый цвет передвижным туалетам, которые привезлисюда на время Марди-Гра, в нос ей ударил мерзкий запах экскрементов. Но она неостановилась и не повернула назад, а двигалась дальше и дальше поЛуизиана-авеню. Куда бы она ни бросила взгляд, повсюду был мусор. Даже надеревьях висели пластиковые бусы. Очевидно, кто-то забросил их туда во времягулянья, а теперь они отливали бликами на солнце.

Она остановилась на перекрестке, ожидая, когда переключитсясигнал светофора Рядом с ней стояла прилично одетая темнокожая дама.

– Доброе утро, Патрисия, – поприветствовала ееЭвелин.

Та в недоумении уставилась на нее из-под своей чернойсоломенной шляпки:

– Неужели это вы, мисс Эвелин? Но что вы тут делаете?

– Направляюсь в Садовый квартал. Со мной все будетхорошо, Патрисия. У меня есть трость. Хотелось бы еще надеть шляпу и перчатки,но их у меня в гардеробе, к сожалению, не нашлось.

– Какая досада, мисс Эвелин! – воскликнула пожилаядама мягким, бархатистым голосом.

Патрисия была премилой старушенцией, которая почти никогдане разлучалась со своим внуком – его темная кожа могла бы с возрастомпосветлеть, но, очевидно, этого не произошло, по крайней мере пока.

– О, за меня не переживайте, – сказалаЭвелин. – Где-то здесь, в Садовом квартале, находится моя внучатаяплемянница. Мне надо отдать ей виктролу.

Внезапно Эвелин поняла, что ее приятельница ни сном ни духомне ведает о таких вещах, как виктрола, и сразу же осеклась. Патрисия частенькоостанавливалась у ворот дома Эвелин, чтобы перекинуться с ней словцом-другим,но она ничего не знала о семейных делах. Да и откуда ей было знать?

Патрисия что-то говорила и говорила, но Эвелин не слышала ееслов. Наконец зажегся зеленый свет. Пора переходить.

И бабушка Эвелин пошла по полосатому переходу настолькобыстро, насколько могла, потому что всякий шаг – как вперед, так и назад – былдля ее старческих сил расточительно трудным.

Но несмотря на все свое усердие, Эвелин так и не поспела засветофором, чего с ней не случалось двадцать лет назад, когда она частенькоходила этим путем в дом на Первую улицу, чтобы навестить бедняжку Дейрдре.

«Вся молодежь нынешнего поколения обречена, –размышляла про себя она. – Принесена в жертву порочности и глупостиКарлотты Мэйфейр. В жертву той, которая насмерть отравила свою племянницуДейрдре. Но зачем думать об этом сейчас?»

Казалось, Эвелин терзали тысячи мучительных воспоминаний.

Смерть Кортланда, любимого сына Джулиена, который погиб,упав с лестницы, тоже была на совести Карлотты. Помнится, его отнесли вбольницу Туро, которая находилась всего в двух кварталах от дома Эвелин. А самаона сидела на террасе, откуда была видна кирпичная стена больницы. Какое былодля нее потрясение узнать, что Кортланд умер недалеко от нее в окружениинезнакомых ему людей из отделения интенсивной терапии.

Подумать только! Кортланд был ее отцом! Но этообстоятельство никогда не имело для нее особого значения. Джулиен сыгралбольшую роль в ее жизни, а также Стелла, но отец с матерью не дали ей ровнымсчетом ничего, кроме физического существования.

Барбара Энн, мать Старухи Эвелин, умерла при родах. Так чтоматери у Эвелин практически не было. Только камея, силуэт, портрет, написанныймаслом. «Видишь? Это твоя мать», – говорили ей. От матери ей досталсясундук, набитый старой одеждой, четки и несколько незаконченных вышивок,которые, очевидно, предназначались для саше.

Мысли Эвелин прыгали с одной темы на другую. Тем не менееона не переставала подсчитывать убийства, совершенные Карлоттой Мэйфейр,которая была уже, слава богу, на том свете.

Убийство Стеллы было самым злостным из всех преступлений, вкоторых была повинна Карлотта В те прекрасные дни тысяча девятьсотчетырнадцатого года Эвелин с Джулиеном предчувствовали приближение ужасныхсобытий, но предотвратить их были не в силах.

На какое-то мгновение перед внутренним взором Эвелинвозникли строчки одного стихотворения. Точно так же, как в тот далекий день,когда она декламировала их вслух Джулиену в его спальне в мансарде. «Я ихвижу, – сказала она ему тогда. – Но не знаю, что они значат».

Карались ошибки бедой и несчастьем,

Кровавый кошмар их в пути ожидал.

Цветущий Эдем осенен был проклятьем,

И нынче юдолью скорбящих он стал.

О, какой сегодня прекрасный день! Сколько всплыло в памятидавно дремавших воспоминаний! Да и настоящее тоже необычайно свежо и приятно. Кпримеру, этот чудный легкий ветерок.

Эвелин все шла и шла вперед.

Вот она уже поравнялась с незастроенным участком земли вТоледано. Неужели здесь ничего не собираются возводить? Невозможно без болисмотреть на эти многоквартирные здания, такие незамысловатые, такиеотвратительные, а ведь на их месте когда-то возвышались великолепные особняки,выглядевшие еще величественней, чем ее собственный дом. Сколько людей сменилосьздесь с тех времен, как она водила Алисию и Гиффорд в центр или на прогулку впарк и они проходили мимо этих домов. Правда, сама улица все-таки сумеласохранить свою былую прелесть. Вдруг, откуда ни возьмись, появился трамвай и сгрохотом начал поворачивать. Собственно говоря, вся улица представляла собойодин бесконечный поворот. Ничего не изменилось с тех пор, когда Эвелин ездилана Первую улицу на трамвае. Конечно, сейчас она ни за что не рискнула бы этосделать. Не стоило об этом даже думать.

Старуха Эвелин даже не могла припомнить, когда пересталапользоваться этим видом транспорта. Не иначе как это случилось добрых несколькодесятков лет назад. А все началось с того, что однажды вечером, возвращаясьдомой, она споткнулась и чуть было не упала, при этом уронив сумки с покупкамиот Марка Исаака и Мейсон Бланш. Правда, кондуктор помог ей их поднять, тем неменее ее это очень расстроило и взволновало. В знак благодарности она, посвоему обыкновению, молча ему кивнула, слегка коснувшись его руки.

Нагнав на нее легкий порыв ветра, трамвай вскоре исчез, иЭвелин осталась на островке безопасности совсем одна Казалось, поток машинперед ней никогда не иссякнет. Ничто не могло заставить их остановиться, абольшой дом, ради которого она проделала столь длинный путь, был совсем рядом иодновременно как будто в другом мире – на другой стороне улицы.