– Знаю, – любезно отозвался Лайтнер. – Ипрекрасно вас понимаю. Конечно, ему не следовало так себя вести. Я позвоню вЛондон и доложу об этом куда следует. Попытаюсь выяснить, в чем дело. Вернееговоря, постараюсь предотвратить подобные инциденты в будущем. – Накакой-то миг в его глазах мелькнула искра раздражения и тотчас смениласьвспышкой недовольства и даже, как показалось Ларкину, страха Но длилось этовсего лишь мгновение, после которого его лицо вновь озарила доброжелательнаяулыбка– Обещаю, что позабочусь об этом.

– Благодарю вас, – произнес Ларкин. – Откудавы узнали о Митчелле Фланагане и Институте Кеплингера?

– Можете считать это моей догадкой, – ответилЛайтнер.

Сколь ни старался Лайтнер сохранять выражение спокойствия налице, было вполне очевидно, что он чем-то встревожен, однако его голос выдавалтолько усталость и общее подавленное состояние.

– А что у вас стряслось? Что за чрезвычайныеобстоятельства?

– Я пока не знаю подробностей. Известно мне только то,что Пирс и Райен Мэйфейры были вынуждены поехать сегодня рано утром в Дестин.Поэтому они обратились ко мне с просьбой вас встретить. Судя по всему, что-тослучилось с Гиффорд. Это жена Райена. Но я опять же ни в чем не уверен. Никакихточных сведений у меня в данный момент нет.

– А этот Эрик Столов… Кто он такой? Вы с ним вместеработаете?

– Не совсем. Он был здесь два месяца назад. Он являетсяпредставителем нового поколения Таламаски. Это давняя история. Я выясню, почемуон вел себя подобным образом. Видите ли, в Обители никто не знает, что образцынаходятся в Институте Кеплингера. Но если его молодые члены проявят такое жеусердие и рвение при знакомстве с делом, какое они показали на оперативнойработе, им не составит большого труда это выяснить.

– Какое вы имеете в виду дело?

– О, это тоже долгая история. И не так-то просто еерассказать. Мне понятно ваше нежелание делиться своими сведениями об этихобразцах. Будь я на вашем месте, тоже не стал бы это делать.

– Что-нибудь удалось еще узнать насчет местонахожденияРоуан?

– Ничего. Ничего, кроме лишнего подтверждения ужеизвестных фактов. Я имею в виду то, что она со своим спутником была вШотландии, в Доннелейте.

– Что все это значит? И где находится этот Доннелейт? ВШотландии? Странно. Когда я там охотился и рыбачил, то облазил почти все горы.Но ни разу не слышал об этом Доннелейте.

– Это старая, полуразрушенная деревня. Сейчас в неетолпой хлынули археологи. Там есть постоялый двор, на котором останавливаютсятуристы и ученые из университетов. Роуан видели там примерно две недели назад.

– Значит, это старые новости. Это плохо. Я имею в виду,что нет ничего нового.

– Да, ничего нового нет, – подтвердил Лайтнер.

– А ее спутник? Как он выглядит? – спросил Ларкин.

Лицо Лайтнера слегка помрачнело. Было ли это проявлениемусталости или горечи, Ларкин затруднялся сказать.

– О, вам известно о нем гораздо больше, чем мне, неправда ли? – заметил Лайтнер. – Ведь Роуан прислала вам рентгеновскиеснимки, распечатки электроэнцефалограмм и прочие свидетельства Интересно, неприслала ли она вам его фотографию?

– Нет, не прислала, – ответил Ларкин. –Послушайте, а кто вы на самом деле?

– Понимаете, доктор Ларкин… Честно говоря, я и сам незнаю ответа на этот вопрос И вероятно, никогда не знал раньше. В последние дния стал более откровенным сам с собой. Кое-что произошло. Не зря говорят, чточары Нового Орлеана действуют на людей. Равно как чары семьи Мэйфейров. Оналичии всех этих анализов и тестов я догадался. Если хотите, просто прочитал вваших мыслях.

Ларкин рассмеялся. Слова Лайтнера прозвучали такпримирительно, так философски, что он неожиданно проникся симпатией к этомучеловеку. И, расположившись к Эрону, даже сумел разглядеть то, на что поначалуне обратил внимания. Например, признаки легкой формы эмфиземы. А также то, чтоэтот человек никогда не курил и, возможно, даже не пил. Для своих восьмидесятилет – возраст, когда человеческое тело неумолимо движется к распаду, – онвыглядел весьма бодрым и здоровым.

Лайтнер при этом улыбнулся и посмотрел в окно. Водительмашины, отделенный от пассажиров темным стеклом, маячил перед ними мрачнымсилуэтом.

Ларкин заметил, что машина укомплектована всевозможнымиусовершенствованиями. В салоне имелся небольшой телевизор, средние дверцы былиснабжены специальными приспособлениями, где во льду хранились слабоалкогольныенапитки.

А как: насчет кофе? Интересно, когда у них принято питькофе?

– Там есть термос, – ответил на его мысленныйвопрос Лайтнер.

– О, вы читаете мои мысли, – слегка усмехнулсяЛаркин.

– Сейчас как раз время выпить чашечку кофе,верно? – уходя от прямого ответа, произнес его спутник, и на губах еговпервые заиграла улыбка.

Ларкин достал термос, отыскал в боковом отделениипластмассовую чашку и налил себе дымящегося кофе.

– А вы, Лайтнер, будете кофе?

– Нет, спасибо. Не будете ли вы любезны посвятить меняв подробности вашего разговора с Митчеллом Фланаганом?

– Нет, я бы поставил вопрос не так. Я не хотел быобсуждать его ни с кем, кроме Роуан. По ее просьбе я звонил Райену Мэйфейру,чтобы решить финансовый вопрос. Однако о том, чтобы я показывал кому-либорезультаты тестов, между нами не было и речи. Она сказала, что свяжется сомной, как только сможет. Райен Мэйфейр предполагает, что Роуан может бытьнездорова И даже то, что ее, возможно, уже нет в живых.

– Все может быть, – риторически произнесЛайтнер. – Хорошо, что вы приехали.

– Черт возьми, я беспокоюсь за Роуан. Мне не очень-топонравилось то, что она покинула университет. Не осчастливило меня и еевнезапное замужество. И я совсем не рад был узнать, что она решила оставитьмедицину. Более того, для меня это было настоящим потрясением. Клянусь, я былшокирован так же, как если бы кто-нибудь сказал, что через несколько часовнаступит конец света. И отказывался в это верить, пока Роуан сама неподтвердила мне это несколько раз подряд.