Я кивнул.

– Мы боролись, а он кричал о чести и позоре, верности господину и верности семье. Это вы тоже помните.

– Да, – согласился я.

Он не сомневался, что я все отлично помню. Он тянул время. Ему было трудно сказать что-то важное, главное.

– Мой сын, Рэйден-сан. Он кричал не своим голосом.

Я содрогнулся. В памяти еще была жива история Нобу-двоедушца и отчаянного мальчика Иоши. Меньше всего мне хотелось снова ввязываться в нечто подобное. Но кто меня спрашивал? Дело намечалось опасное, а если брать во внимание статус Цугавы, так еще и деликатное. Опасность – ладно. Но деликатность? Тут нужен кто-то, способный пройти по лезвию ножа, а я – бык в лавке с костяным фарфором…

– Вы сказали, – голос сел, я ничего не мог с ним поделать, – что велели слугам и домочадцам…

– Отвечать на ваши вопросы, – закончил Цугава.

– Это значит, что мы…

– Немедленно выезжаем ко мне в усадьбу. Лошадь ждет вас у ворот. Будьте моим гостем, Рэйден-сан! Клянусь, вам не придется жаловаться на дурной прием.

Гость Хасимото Цугавы. Великая честь! Я надулся пузырем.

– И не возвращайтесь, – вернул меня на землю приказ начальства, – пока у вас не будет связного доклада. Повторяю: связного и разумного во всех отношениях. Вы меня поняли? В противном случае вам лучше будет сразу постричься в монахи и удалиться в горы.

– Да, Сэки-сан, – вздохнул я.

Пузырь сдулся.

Честь? Приглашение не было честью. Оно было прикрытием для дознания. Чем бы дело ни кончилось, какой бы доклад я ни предоставил старшему дознавателю – господин Цугава не хотел, чтобы это стало достоянием гласности. Да, слуги и домочадцы станут отвечать на мои вопросы. Но если они распустят языки за пределами усадьбы – гнев господина обрушится на их головы.

Мне тоже следует помалкивать.

– Лошадка! – завопила Каори. – Какая красивая лошадка!

И сразу:

– Рэйден! Рэйден на лошадке! Какой красивый!

Лошадка и я были расставлены строго по рангам восторга. Будучи озвучен вторым, я, вне сомнений, уступал животному в красоте.

Я и не предполагал, что мы проедем мимо нашего дома. Красивая лошадка – и сбруя, кстати, на загляденье! – ждала меня возле управы. Там же стоял конь господина Цугавы и еще три лошади самураев, явившихся с господином. Мы поднялись в седла, Цугава жестом пригласил меня ехать рядом – и вскоре я вздохнул с нескрываемым облегчением: лошадь подо мной отличалась не только статью, но и послушанием. Смирная кобылка, хоть в жены ее бери! С моим-то мастерством наездника…

– Поедем коротким путем, – объявил Цугава. – Вы не против?

– Ваше желание, – откликнулся я, – для меня закон.

Разговор ничего не значил: пустой обмен любезностями. Захоти Цугава ехать в объезд через Западный рай, я бы и тут согласился без спора. Как вскоре выяснилось, короткий путь привел нас к воротам моего дома, Каори увидела меня в щель между досками забора – и стрелой вылетела на улицу.

Следом, привлечены криками девочки, наружу выскочили матушка и О-Сузу. Эти, хвала небесам, молчали и лишь всплескивали руками.

– Сестра, – смущенно объяснил я господину Цугаве. – Впервые видит меня на лошади.

– А где ваш отец? – спросил Цугава. – В доме?

Женщины его не заинтересовали.

– Нет, мой отец сейчас в додзё сенсея Ясухиро.

– Упражняется? Достойное поведение для самурая в лета́х. Я слышал, он служит в ночной страже? Мой брат хорошо отзывался о нем. Теперь я вижу, что это не пустые слова.

– Обучает, – пояснил я. – Ясухиро-сенсей пригласил моего отца занять место наставника. Когда-то школой «Дзюнанна Йосеи» управлял мой прадед Ивамото Йошинори. Не имея возможности оставить школу дочери, он передал бразды правления своему ученику Ясухиро Сейичи.

– Отцу нынешнего сенсея?

– Да, Цугава-сан. И вот дочь сумела вернуться…

Я осекся. Ни к чему посвящать господина Цугаву в наши семейные дела.

– И теперь мой отец обучает там молодых самураев, – неловко закончил я. – Сенсей хвалит его.

– А вас, Рэйден-сан?

Я вздохнул:

– Со мной сенсей молчалив. Это, наверное, хорошо.

– Почему же?

– Потому что мой отец ругает меня за двоих.

– Это правильно. Отец должен быть вдвойне строг к сыну. Эй, Хисикава!

– Здесь, господин! – откликнулся самурай, ехавший за нами.

– Напомни мне: когда все закончится, я хочу заглянуть в «Дзюнанна Йосеи». Полагаю, там есть с кем скрестить палки или схлестнуться плетями.

Я понял, что отца ждет испытание. Еще я понял, что господин Цугава излишне самоуверен. «Чины чинами, – говаривал мне отец, – а под крышей додзё все равны.» Не думаю, что господину Цугаве придется по душе такое равенство.

– Сестра, – пробормотал Цугава, оборачиваясь через плечо. Мы уже свернули за угол, но я готов был поклясться, что в своем воображении господин Цугава все еще видит Каори. – Братья лучше сестер, сыновья лучше дочерей, это несомненно. Но пускай даже сестры, ладно. Хорошо, когда в семье есть еще дети, кроме наследника. Если это женщины, они могут родить мальчика. Хуже, когда сын один. Страх потерять что-то, если у тебя ничего нет на замену, превыше иных страхов. Сестра? Вам повезло, Рэйден-сан, вашему отцу повезло…

Я знал, что он говорит о себе и о своем сыне.

«Я отвечу на все ваши вопросы, Рэйден-сан. Если я не захочу отвечать по личным причинам, я открыто заявлю вам об этом. Если вы будете настаивать, я изучу мотивы, движущие вами…»

К чему спрашивать, когда и так ясно: кроме бедняги Ансэя, которому вздумалось наложить на себя руки, у господина Цугавы нет детей. Нет детей, нет пороков, нет слабостей – живой образец самурая. Уверен, он уже жалел о том, что раскрылся передо мной: такое поведение в клане Хасимото считалось недостойным. Лишь трагическое событие, случившееся ночью, в какой-то мере оправдывало дрогнувшего господина Цугаву перед строгим господином Цугавой.

«Дед умер, отец умер, сын умер, внук умер!» Если порядок меняется, о счастье можно забыть, это точно. Случается, амулеты дают сбой.

Говорить Цугаве, что Каори – приемная дочь, я не стал. Вряд ли это интересовало его. Да и мы в последнее время так привыкли к девочке, что стали забывать, откуда она взялась в нашем доме. Первый месяц моя матушка разве что не облизывала бедную сиротку, буквально топя ее в заботе и любви. Кормила с руки, гнала прочь от любой работы. Бедная сиротка! Так матушка звала Каори и при нас, и при ней, делая вид, что запамятовала о существовании живых-живехоньких пьяницы Нацуми и беглого лавочника. Потом мать сообразила, что слово «сиротка» плохо звучит в отношении той, кто живет у родителей, пусть даже приемных, и отказалась от опасного слова. От слова, но не от всесокрушающей заботы. Думаю, так она справлялась с чувствами, с памятью об смерти маленького Мигеру.