не обошлось. Он верно угадал, откуда дует ветер. Если бы князь умел опускать глаза ниже! Если бы приучил себя замечать женщин!

Записки от Константина добился не Николай. А «мадам Николя». И не прямо – цесаревич бы ей ничего не дал, да еще и посмеялся. А через милейшую Жанетту Лович.

– Ведь вам же известна сия печальная история, – настаивала Александра Федоровна. – Разве можно терпеть подобную подлость?

Дамы прогуливались по парку Бельведера. Княгиня Лович то и дело подзывала садовника, требуя срезать неудачно торчащую ветку куста или загнуть повисшую лозу декоративного винограда. Вся она, такая аккуратная, не терпела зарослей крапивы и хотела, чтобы розы на северной и южной сторонах фасадов выглядели совершенно одинаково.

– Я знаю историю княгини Чарторыйской, – с печалью сказала Жанетта.

– И то, что ваш супруг годами удерживает неоконченную дуэль?

– Что делать? Неужели Константин, который поставлен охранять закон, должен его нарушать?

Да сколько законов нарушил этот боров! Шарлотта чуть не топнула ножкой. Нет, тут что-то другое. Лович отлично понимает всю слабость своих доводов. Но она взяла за правило не вмешиваться в дела великих родов. И не давать Константину делать это. Ведь неизвестно еще, кто сильнее? Если их оскорбить, они могут опрокинуть лодку…

– Как хотите, добейтесь от него разрешения, – молвила гостья с непреклонностью истинной монархини. О, она была очень непроста, эта прусская принцесса, дочь великой королевы Луизы, и умела командовать… когда муж смотрел в другую сторону. – Я, со своей стороны, помогу вам. Ведь вас уже очень стесняет взрослый сын супруга от этой французской модистки мадам Вейс?

Жанетта опустила глаза. Она была привязана к мальчику. Воспитывала его, проверяла уроки. Сейчас Поль вошел в тот возраст, в котором его отец творил разные непотребства: напивался, кутил с актрисами, подбирал себе самых развязных и гадких товарищей из офицеров… К несчастью, Поль унаследовал эти склонности, и в маленькой Варшаве уже чересчур много говорили о его похождениях. Жансю сама несколько раз видела пасынка пьяным. А цесаревич все прощал, только посмеивался: молодо-зелено, словно и не замечал, как поведение сына вредит его собственной репутации.

– Я сумею избавить вас от этой головной боли, – твердо сказала императрица. – Устроить перевод юноши из Варшавы в другое место. Хочет войны? Приключений? Так у нас не окончены дела с турками, и вот-вот начнется новая пальба по персидской границе.

– О, ужас! – Лович прижала пальцы к щекам. – А столичный гарнизон или Москва?

Шарлотта покачала головой.

– Там он уже начнет портить репутацию моего мужа. Но если вы так боитесь за его жизнь, есть места потише Дуная и Кавказа. Не сомневайтесь во мне.

Лович собрала все свое мужество и через силу кивнула. Без Поля под рукой ей станет куда как легче.

Она никому не рассказывала, как добилась от мужа той записки. В конце концов, Константин сам ненавидел Чарторыйского и хотел его ущипнуть. А кроме того, нельзя позволить Николаю принимать на себя вид благодетеля поляков – справедливого и милостивого судии, каким был Александр. Последнее и сыграло роль.

Глава 15. Нечаянные встречи

Варшава

Старая княгиня Изабелла была неприятно потрясена, увидев, как царь прогуливается по Варшаве. Без охраны и сопровождения русских военных. Его окружала толпа. Люди кричали: «Виват!» Теснились, оставляя лишь маленькое пространство для его шагов. Только белый султан на шляпе был различим с расстояния.

Он нравился им! Чарторыйская испытала шок, нечто похожее на скандал, участницей которого ее не сделали. Неужели они забыли все? От суворовской Праги до страшного наполеоновского отступления, из которого не вернулось более 80 тысяч их соотечественников?

И ничего. Смеются, скалят зубы на его шуточки, готовы взяться за руки в цепочку и защитить от злоумышленников. Нестерпимо! Он еще немного вот так погуляет по улицам, и не только няньки с младенцами, типографские рабочие, разносчики, торговцы сдобами, зеленщицы и продавцы лакричной воды, но и господа офицеры станут носить этого царя варваров на руках. Те уже появились в толпе, Изабелла узнавала их по малиновым, как у снегирей, грудкам. Сердца этих мальчиков он покупал на раз – княгиня ужаснулась, – они теснились, старались коснуться его рукой, отвечали на замечания, легко извиняли, что он сам де польского не знает, но сын учит, учит…

Что за вздор! Изабелла не могла и предположить, что Никс говорит серьезно. И всегда держит свои обещания. Ее семья годами знала тонкого и любезного императора Александра. Истинного Ангела. За его достоинства ему можно было простить даже то, что он русский, людоед по природе. Царь людоедов. Да это почти и не замечалось. Говорят, въезжая в Краков, он отказался принять его ключи, говоря: «Я друг поляков, а не их господин». Как тогда ликовали!

Новый же, напротив, во всем держался как хозяин. И именно этим нравился простолюдинам. Быдлу. Одно спасение, что уличные люди себе, в сущности, не принадлежат. Даже в новообразованные войска рекрут поставляют магнаты – живущих на их земле крестьян или ремесленников, связанных поставками с резиденциями и готовых лучше пожертвовать кого-то из семьи, чем ссориться с покровителем. Каждый пользуется помощью одного из великих семейств. Офицеры – не исключение. Их шляхетские фамилии в родстве, давней службе, свойстве или землячестве с кем-то из магнатерии.

Нет, княгиня Изабелла покачала головой, здесь не Россия, где цари всех подмяли под себя. Так что пусть толпа гогочет, тянет руки и называет гостя «крулем», придет час… Старуха поджала губы и вытянутой палкой стукнула кучера в спину.

Между тем Никс продолжал свое очень медленное движение от Саксонской площади к Бельведеру. Он завел правило по утрам навещать брата. И с каждым днем толпа любопытных, вовсе не враждебно настроенных людей становилась все гуще.

Сзади, очень далеко, шел адъютант, обычно сам поляк, и принимал жалобы. Царь давно отметил, сколько ему подавали, – просто вороха. Ночью он корпел над ними, откладывая в сторону те, что касались Константина, то есть почти все. А потом сердился, жаловался, пылил, язвил и кричал. Но брата выдавать не собирался. Слово дано. И слово будет сдержано. Пусть даже дано не им. Но сдержано любой ценой.

– Даже ценой доверия эти людей? Ваших подданных? – не одобрял Бенкендорф.

Никс еще больше бесился. Долг нашел для него на долг. Как коса на камень.

Александр Христофорович тоже шел в толпе, одевшись в общевойсковой генеральский мундир или просто в сюртук и чувствуя себя единственной бесполезной охраной. Ему и в голову не могло прийти, что совсем рядом, тоже в толпе, следует Мориц. Юноша не первый день слонялся за царем, имея в карманах два заряженных пистолета. Он еще не решил, чью жизнь хочет забрать: непрошеного отца или императора, – и утешал себя тем, что может сделать это в любую минуту.

Конечно, после толпа сразу разорвет его, если не зарубят адъютанты, охрана или полиция, которая, как верил Мориц, переодетая держалась где-то рядом. Но он был готов к жертве. Лишь бы исполнить сокровенную мечту. Чью? Ему казалось, что собственную.

Княгиня Изабелла заметила юношу в толпе, страшно удивилась, но уже в следующую минуту потеряла из виду. А царь зашел в мануфактурную лавку, где торговали тканями из Лодзи.