Саше мыться. Быстрее бы. Она досмотрела «Чиполлино». Следом без паузы выскочила на экран девушка в яркой куртке, за ее спиной в ряд стояли несколько других наряженных. «Китайские куртки всего за пять тысяч пятьсот рублей». И еще заявила, будто бы за такую цену в этих куртках можно даже в огороде ходить.

– Во брешет! – сказал сзади мужской голос.

Муж Ирмы Александровны стоял в дверях и тоже смотрел телевизор.

Саша даже подпрыгнула. Хотя он, конечно, прав. Не видели они хороших курток за пять пятьсот, и никто не будет в одежде за такие деньги в огород ходить. Да и зима уже, а куртка осенняя. Опоздали с рекламой. И адреса нет. Телефона тоже нет. Она бы позвонила сказать, что таких цен не бывает.

Как будто нарочно после девушек в куртках появилась другая – с белым необычным телефоном. Она лежала в ванне и прикладывала непонятную штуковину к уху. Саша бы даже не догадалась, что это, но сказали «радиотелефон». Рация, что ли? И цена – двадцать семь тысяч рублей. В это бы Саша тоже не поверила, подумала бы, что обсчиталась нулем, но цену сказали вслух. И в конце девушка, сидя в пене, добавила, что телефон без проводов необходим в каждом доме. Зачем? Они с мамой звонили по телефону несколько раз в год, например, в этом году ездили на переговорный пункт поговорить с бабушкой, которая уехала к Ире в Санкт-Петербург, и еще вызывали маме «скорую», Саша сама бегала, ну и в милицию она звонила, когда Аньку обокрали. Конечно, домашний телефон было бы хорошо иметь. Но кому с него всё время звонить, да еще из ванны? У них и ванны-то нет. Саша обернулась посмотреть, что думает про белый телефон муж Ирмы Александровны, но он уже ушел.

А по телевизору начался другой мультик: то ли медведь, то ли бобер взял в лапы палку, примерился как следует и ударил ею по куче шаров на столе. «Хочешь быть богатым – будь им!» Тоже реклама! Где там мама? Замылась что-то. Пирога бы… Скучно тут сидеть. Впрочем, нет, написано на экране: «Концерт». Новогодний, наверное. Саша чуть подвинулась к телевизору. Мужчина в прозрачной футболке читал на сцене стихи. Снова Валерий Леонтьев. Похоже, не было больше певцов, кроме него.

Леонтьев спел, сказал «спасибо» и ушел. Потом включили новую песню. Снова он! Теперь в другом месте, но уже не полуголый. Стоит в сером костюме, плечи широченные. Сверху свисают кисти ковра, тумбочка, на которой стоит телевизор, тоже покрыта ковром, зелено-бурым. Валерий Леонтьев стоит важный, в полный рост, на ковре и под ковром. Даже не подумаешь, что в трусах раньше прыгал. Огромная подпись: «Валерий Леонтьев. И. Николаев – Н. Зиновьев». Авторы, значит. Дальше название – «Афганский ветер». Саша выскочила из комнаты, чтобы не слушать. Притворилась, будто ждет маму. Опять афганцы! Ирма Александровна сидела на кухне.

– Иди, – сказала она мужу, – там про твоих поют.

Муж, его звали дядя Лёня, подошел к телевизору и сел на диван. «Не плачьте, мама, сын ваш Коля, как все сыны…»

Дядя Лёня встал с дивана, выключил телевизор, вернулся на кухню.

– Включи, ребенок смотрит, – сказала ему Ирма Александровна.

Он вернулся, включил тот же концерт и снова ушел к жене.

– Ты чего? – спросила его директриса.

– Да там пидор этот… В костюм вырядился. Кольцо обручальное. Погань!

– Да ладно ты. Хорошо же поет.

– Да ты посмотри иди. В костюме-на.

– Не с голой же жопой ему эту песню петь. Тоже, поди, стыд имеет.

Оба замолчали. Ирма Александровна что-то резала – слышно было, как стучал по доске нож. Потом она вспомнила:

– Слышь, он же, это, и приезжал туда к вам. Я в газете читала. Ага, в 1985-м. Не встречал там его?

– Не встречал.

– Ооо, такие страсти рассказывал. Я, говорит, море крови видел, руки оторванные, ноги…

– Ага, видел он. В палатке, что ли?

Дядя Лёня открыл кран, зазвенел посудой. Саша стояла у стены и слушала сквозь нее, что пел Леонтьев.

«…Хотел ты в космос – открыта дверь, одели в… скафандр тебя теперь». В какой скафандр, Саша не поняла. Инковый?.. Дядя Лёня тоже афганец?

– Ты здесь? Пошли мыться, – мама приоткрыла дверь и высунулась в одном полотенце из ванной.

Всё было завешано их мокрым бельем. Сама ванна большая, настоящая, только посередине ее пересекала узкая полоска ржавчины и бока были покрыты белым налетом, будто накипью. На полу плитка, маленькие квадратики, как в школьном туалете. Зеркало на веревочке подвешено к гвоздю, раковина подперта снизу палкой, стаканчик с тремя щетками, бритвой, размокшей коробочкой лезвий «Спутник» и тюбиком, выдавленным и облупленным, крема для бритья. Мама поставила в ванну тазик, Саша забралась в него. В четыре руки они ее быстро помыли.

– Тапки тебе не взяла. Да тихо ты, тихо, услышат. Потом объясню.

Мама скривилась от отвращения. Саша поняла – очень грязно. Она вылезла из ванны на подстеленное полотенце и уже вытерлась, когда в коридоре закричали, затопали. Ирма Александровна орала, как на пожаре. Да, дом ведь деревянный, а вдруг пожар? Саша вывалилась наружу – это мама даже не стала открывать шпингалет, а с силой выдавила дверь.

– Полотенце, полотенце накинь! – крикнула она, бросив Саше полотенце.

Она стала сгребать в охапку мокрое белье, набросила на себя халат и выскочила. В прихожей рвалась к двери Ирма Александровна. Муж обхватил ее сзади, пытаясь оттащить.

– Ирмуся, ну хватит, хватит, они сейчас уедут.

Ирма Александровна, с дикими глазами, обернулась к ним с мамой и кричала:

– Он мне не верил! Вон, снова за Мусей приехали. Пусти меня, Лёня, я им сейчас покажу! Сколько можно? А? Сколько можно?

Она вцепилась в ручку двери и тянула ее на себя, муж тянул Ирму Александровну. Доски под ногами скрипели, дом шатался. Трюмо в прихожей плясало и лязгало, зеркальная створка качалась на петлях, хлопала об стену. Ковер пошел волнами.

– Собирайся! – дернула мама Сашу, они вернулись в ванную и стали одеваться. Ирма Александровна уже кричала в зале. Пока мама складывала вещи в тазик, искала их обувь, пальто, Саша заглянула в комнату. Директриса залезла на подоконник, смела оттуда на пол горшки с цветами, газеты и пыталась открыть окно.

– Ну сколько можно? Сколько можно?

У нее было сумасшедшее лицо старой цыганки. Дядя Лёня молча стаскивал ее с подоконника. А она дергала створки, из которых вылетала скрученная в длинные колбаски вата.

– Ирмуся! Ну Ирмуся!

– Говорю тебе, заберут опять кошку.

Мама оделась, притянула Сашу к себе и тоже одела. Они хотели