Между тем до тех пор пока все это не разрешится, мы можем полагаться только на самих себя. Мы легли в дрейф. У нас есть эта новая линия кроссовок — «Найк», которая, похоже, понравилась торговым представителям в Чикаго. Но, если честно, это все, что у нас есть. И, как вам известно, у нас большие проблемы с качеством. Это не то, что мы надеялись получить. Связь с «Ниппон Раббер» устойчивая, а представители «Ниссо» появляются на фабрике по крайней мере раз в неделю, пытаясь все отладить, но нам неизвестно, сколько у них уйдет на это времени. Но было бы лучше, если б они поспешили, потому что времени у нас нет, а теперь, неожиданно для нас, нас лишили и права на ошибку».

Я взглянул на сидящих за столом. Все как бы обвисли, подались вперед. Я посмотрел на Джонсона. Он впился глазами в лежащие перед ним бумаги, и я увидел, как на его красивом лице отразилось нечто, чего ранее я никогда не замечал. Готовность сдаться. Как и все остальные, бывшие в комнате, он сдавался. Экономика страны была в обвале, темпы экономического роста замедлялись. Очереди на АЗС, политический тупик, растущая безработица, Никсон, который вел себя, как Никсон — Вьетнам. Казалось, наступил конец света. Каждый из присутствующих уже ломал голову над тем, как они будут справляться с выплатой арендной платы, платить по счетам за электроэнергию. А теперь еще и это.

Я откашлялся. «Итак… другими словами, — сказал я, еще раз кашлянув и отбросив в сторону свой желтый блокнот, — хочу сказать, что мы указали им как раз на то место, где они и должны быть».

Джонсон вскинул глаза. Все сидевшие за столом сделали то же самое. Они распрямили спины.

«Настал момент, — сказал я, — настал момент, которого мы ждали. Наш момент. Не будет больше торговли чужими брендами. Не будет больше работы на чужого дядю. «Оницука» придерживала нас многие годы. Их задержки с поставками, их путаница с нашими заказами, их нежелание прислушаться и реализовать наши дизайнерские идеи — кому из нас не надоело сталкиваться со всем этим? Пора взглянуть в лицо фактам: если нам суждено добиться успеха или потерпеть неудачу, мы должны прийти к этому на наших условиях, с нашими собственными идеями — и нашим собственным брендом. В прошлом году объем наших продаж достиг двух миллионов долларов… и ни цента из них не имело никакого отношения к «Оницуке». Этот показатель явился показателем наших находчивости и упорного труда. Давайте не будем смотреть на то, что произошло, как на кризис. Давайте взглянем на это, как на свое освобождение. На наш День независимости».

«Да, нам придется нелегко. Не стану лгать вам. Ребята, мы идем на войну. Но мы знаем местность. Знаем, как теперь обойти Японию. И это — одна из причин, почему в моем сердце я чувствую уверенность в том, что мы победим в этой войне. И если мы победим, когда мы победим, я предвижу великие свершения, которые ожидают нас после победы. Ребята, мы еще живы. Мы еще остаемся. Живыми».

Перестав говорить, я заметил волну облегчения, пробежавшую вокруг стола, как прохладный ветерок. Каждый ощутил ее. Она была такой же реальной, как тот сквозняк, гулявший по нашему прежнему офису, примыкавшему к пивнушке «Розовое ведерко». Последовали кивки головами, перешептывания, нервные смешки. Следующий час мы провели, устроив мозговой штурм по вопросу о том, как действовать дальше, как заключать договоры аренды с фабриками, как заставить их конкурировать друг с другом, чтобы добиться наилучшего качества и наиболее выгодных цен. И как устранить все недостатки, выявленные в нашей новинке — кроссовках «Найк». Кто выскажется?

Мы прервали обсуждение в бодром, возбужденном, приподнятом настроении. Джонсон предложил угостить меня чашкой кофе. «Это был твой звездный час», — сказал он.

«Ах, — сказал я, — спасибо». Но напомнил, что я сказал лишь правду. Так же, как он сделал это в Чикаго. Говорил правду, повторил я. Кто бы мог подумать?

Джонсон на некоторое время вернулся обратно в Уэлсли, а мы сконцентрировали свое внимание на отборочном турнире в олимпийскую команду США по легкой атлетике, который в 1972 году впервые проводился в наших пенатах, — в Юджине. Нам нужно было проявить себя на этом отборочном турнире, поэтому мы направили передовой отряд, с тем чтобы вручить нашу обувь любому участнику, пожелавшему ее взять, и устроили свой плацдарм в нашем магазине, который теперь находился в умелых руках Холлистера. Как только турнир начался, мы слетелись в Юджин и запустили трафаретный станок для шелкографии в рабочем помещении нашего магазина. Мы сотнями, как блины, выпекали футболки с логотипом «Найка», а Пенни раздавала их, как конфеты к Хэллоуину.

Учитывая все эти усилия, как мы не могли прорваться? И действительно, толкатель ядра из университета Южной Калифорнии Дэйв Дэвис зашел в магазин в первый же день, чтобы пожаловаться на то, что он не получал бесплатных спортивных товаров ни от «Адидаса», ни от «Пумы», поэтому он с удовольствием возьмет наши кроссовки и будет их носить. После этого он занял четвертое место. Ура! Мало того: он не просто носил наши кроссовки, он кружился в полуприсяде в одной из футболок Пенни, причем на спине у него трафаретом была нанесена его фамилия. (Проблема заключалась в том, что Дэйв не был идеальной моделью. Он был несколько пузатым. И размеры наших футболок оказались недостаточно большими. Что подчеркивало изъян его фигуры. Мы взяли это на заметку. Надо либо договариваться о рекламе с менее крупными спортсменами, либо выпускать футболки большего размера.)

Нам также удалось договориться с парой полуфиналистов, чтобы они надели наши шиповки, включая одного из наших сотрудников, Джима Гормана, который участвовал в забеге на 1500 метров. Я сказал Горману, что его корпоративная лояльность переходит черту допустимого. Наши шиповки не были настолько хороши. Но он настаивал, что он с нами «во всем и до конца». Кроме того, среди участников марафона бегуны, носившие кроссовки «Найк», завершили дистанцию четвертым, пятым, шестым и седьмым. Никто из них в олимпийскую сборную не попал, но все же получилось нехило.

Главное событие отборочного турнира, разумеется, было запланировано на последний день соревнований — дуэль между Префонтейном и великим олимпийцем Джорджем Янгом. К тому времени Префонтейн был повсеместно известен как Пре, и он был кем-то больше, чем просто феноменом; он был настоящей суперзвездой. Он был величайшим явлением в мире американской легкой атлетики после Джесси Оуэнса. Спортивные обозреватели часто сравнивали его с Джеймсом Дином и Миком Джаггером, а журнал «Раннерз уорлд» написал, что правильнее всего было бы сравнить его с Мухаммедом Али. У него была такая же щегольская, полная бравады и храбрости, непредсказуемая, оригинальная манера перевоплощения.

На мой взгляд, однако, все эти и другие сравнения не достигают цели. Пре отличался от любого спортсмена, которого когда-либо видели у нас в стране, хотя трудно сказать точно почему. Я потратил много времени на то, чтобы изучить его, восхищаясь и чувствуя себя озадаченным, не в состоянии разгадать, в чем тайна его привлекательности. Много раз я спрашивал себя, что же такое таится в Пре, что вызывает у многих людей, в том числе и у меня, интуитивную притягательность. Мне так и не удалось найти полностью удовлетворяющий меня ответ.