могут стимулировать апоптоз (запрограммированную гибель) клеток в яичниках. Они способствуют накоплению активных форм кислорода, впоследствии повреждающих яйцеклетки и эмбрионы. Нарушают метилирование ДНК. Снижают биологическую доступность факторов роста, необходимых для созревания яйцеклеток. Помимо всего прочего, если мы говорим об остром стрессе, то адреналин, способствуя притоку крови к мышцам, одновременно уменьшает кровоснабжение менее важных органов, например матки. В общем, куда ни плюнь, какой физиологический процесс ни возьми, непременно окажется, что под действием стресса он начинает происходить как-нибудь не так, как положено. Все это имеет практическое значение и для людей, причем на всех этапах репродукции.

Чтобы оценить уровень стресса в жизни человека, необходимо подкрасться к нему и отрезать под корень прядку волос. Серьезно, способность кортизола просачиваться через любые клеточные мембраны приводит в том числе и к его диффузии из кровеносных капилляров в волосяные фолликулы и накоплению в волосяном стержне, причем в количествах, пропорциональных его содержанию в крови в отчетный период. То есть, проанализировав в лаборатории несколько сантиметров человеческого волоса, можно судить о том, насколько трудно тому человеку жилось в прошлые три – шесть месяцев [16]. Для исследований влияния стресса на здоровье этот метод подходит лучше, чем измерение кортизола в крови или слюне, где его уровень постоянно колеблется как по причине кратковременных перепадов настроения, так и просто благодаря существованию суточного ритма. И действительно, уровень кортизола в волосах (но не в слюне) позволяет предсказать, наступит ли у женщины беременность после переноса эмбриона. Не то чтобы точность предсказания пока что была высокой (“У нас небольшая выборка, всего 88 человек, – признаются авторы, – потому что больше не было денег на проведение анализов”), но все же среднее количество кортизола в волосах будущих матерей было ниже, чем в волосах тех, у кого текущая попытка ЭКО не увенчалась успехом (19,4 против 24,9 пг/мг), и корреляция между уровнем кортизола и результатом переноса эмбриона была статистически достоверной [17]. С естественной беременностью это тоже так работает. При наблюдении за несколькими сотнями женщин, которые перестали предохраняться, выяснилось, что вероятность забеременеть в течение года, с поправкой на возраст и прочие очевидные факторы, оказывается в два раза ниже у тех, кто продемонстрировал вначале максимальный уровень стресса [18]. Определялся он в этом исследовании по анализам слюны, но информативным оказался не уровень кортизола, а уровень альфа-амилазы: это просто фермент для расщепления углеводов, но известно, что интенсивность его выработки повышается под воздействием адреналина. Примечательно, что все женщины сдавали анализ, когда продолжительность их попыток забеременеть не превышала двух месяцев, то есть стресс едва ли был связан с переживаниями по поводу собственного возможного бесплодия. Обычно как раз в этом заключается основная методологическая проблема подобных исследований [19].

В исследованиях человеческого стресса есть и множество других методологических проблем. Во-первых, все врут. В смысле, подвержены ложным воспоминаниям. Работы, в которых стресс оценивают задним числом (у вас уже родился ребенок, а вас расспрашивают, нервничали ли вы во время беременности) практически всегда показывают, что нервничали сильнее те, у кого потом с ребенком оказалось что-то не так. Но вполне вероятно, что они бы не придали тем переживаниям никакого значения и не упомянули бы их в анкете, если бы с ребенком было все в порядке. Во-вторых, тяжелый психологический стресс может быть опасен не сам по себе, а благодаря своим поведенческим последствиям – под влиянием ужасных событий женщина перестает полноценно питаться, спать, гулять и принимать фолиевую кислоту, а курить и пить, напротив, начинает. В-третьих, стресс случается не от хорошей жизни. В смысле, он может быть исходно шире распространен среди тех, кто в принципе живет в менее благоприятных условиях, экономит на еде и не имеет нормального доступа к медицине.

Поэтому у меня нет, например, надежного ответа на вопрос, обладает ли психологический стресс тератогенным эффектом, повышает ли вероятность пороков развития. Скорее всего, ответ – “да, но не очень сильно и только крайне тяжелый”. В экспериментах на беременных грызунах получается, что ограничение подвижности может повышать частоту расщелин неба, но это надо держать мышь в плену несколько дней подряд по двенадцать часов; и даже этого недостаточно, чтобы увеличить вероятность других пороков развития, например изменений численности ребер. Крысы еще более устойчивы к ограничению подвижности, однако у них проще, чем у мышей, вызвать врожденные аномалии с помощью инъекций кортикостероидов, синтетических аналогов гормона стресса. У мышей таким образом тоже можно добиться пороков развития, в том числе появления лишних ребер, но доза должна быть высоченной, 10 миллиграммов дексаметазона на килограмм веса матери (в человеческой медицине этот кортикостероид достаточно широко применяется, но дозировки всегда в разы меньше) [20–22].

Эпидемиологические исследования на людях дают похожую картину. При обобщении большого количества данных получается, что стресс увеличивает вероятность врожденных аномалий (например, расщелин губы и неба или пороков сердца), но эффект не очень сильный и проявляется далеко не в каждом отдельно взятом исследовании [23, 24]. При этом наиболее выраженная связь обнаруживается в тех работах, где речь идет о действительно трагических событиях. Например, скандинавские базы данных, включающие всю информацию обо всех, позволили, никого не опрашивая, идентифицировать 3355 женщин, которые во время своей беременности или незадолго до нее столкнулись с тяжелой болезнью или трагической гибелью своего партнера[51] или другого своего ребенка. В качестве контрольной группы выступили 19 948 женщин, у которых ничего подобного не происходило. Частота врожденных аномалий, связанных с развитием нервной трубки и костей черепа (в первую очередь это расщелины губы и неба), составила 0,65 % в контрольной группе, примерно столько же среди женщин, у которых беда произошла с партнером, и 1,34 %, если беда произошла со старшим ребенком. Для других нарушений, например пороков сердца, здесь разницы не было. Однако если рассматривать данные подробнее, то выясняется (спасибо, Кэп), что самое плохое, что может случиться, – это неожиданная смерть старшего ребенка во время первого триместра беременности. У тех, кто это пережил, вероятность рождения младенца с расщелиной неба (и родственными ей нарушениями) составляет 6,25 %, а с любыми пороками развития вообще – 14,5 % (против 3,68 % в контрольной группе) [25]. И да, жизнь в городе, который бомбят, тоже способствует формированию расщелин губы и неба [26]. Не то чтобы это было самое чудовищное из последствий войны, но тоже страничка в обвинительном заключении или по крайней мере песчинка на весах Осириса.

Частота пороков развития увеличивается, если гормонов стресса в крови матери так много, что они интенсивно воздействуют непосредственно на плод. Но, вероятно, в большинстве случаев так не