За час до отправления фаэтона Кристофер Хьюз побывал в Батумском отделении агентства.

В большой комнате множество шкафов. На шкафах гирлянды фарфоровых изоляторов. Пусто. Чей-то голос из соседней комнаты:

– Вот эту арию он поет, когда умирает…

Голос начинает неумело петь итальянскую арию.

Кристофер слушает, морщится, смотрит в окно. Виден пустой пляж. Мужчина в белом костюме и шляпе бросает собаке палку. Собака с лаем бросается в воду.

– Где я могу видеть мистера Скроуги?

Ария на мгновение прервалась.

– Он гуляет с собакой.

Кристофер спустился к пляжу.

– Два дня тому назад произошло нечто непонятное. На море появился кит. Вот там…

Мистер Скроуги, начальник Батумского отделения Королевского телеграфного агентства, показал на спокойные воды Черного моря.

– Собралась огромная толпа. На глазах людей кит выбросился на пляж. Он тяжело дышал, медленно шевелил невероятно большим ртом. Его пытались втолкнуть назад в воду. И я пытался… Но наши усилия оказались тщетными, сдвинуть кита хоть на сантиметр к морю нам не удалось. Он лежал весь день. Вечером он издал звук, словно вздохнул, и закрыл глаза.

Мистер Скроуги бросил палку в воду, и собака вне себя от восторга с лаем бросилась ее доставать…

Кристофер Хьюз вышагивает рядом с мистером Скроуги, внимательно слушает его. Они проходят мимо трех персов, сидящих в шезлонгах. Персы безмолвно, с бесстрастными лицами смотрят на море.

– Почему он выбрал такой необычный маршрут? Весело резвился в водах Атлантики, где-то у мыса Доброй Надежды, потом вошел в Гибралтар, Средиземное море – Босфор – Черное море – батумский пляж… Вчера он еще лежал тут… – Мистер Скроуги показал на развороченное место. – Батумцы фотографировались на его фоне…

* * *

Контракты заключались на пять лет.

Жили английские телеграфисты в провинциальных городах и селах Грузии. Зимой в мороз, летом в жару ежедневно обходили участки протяженностью в пятнадцать-двадцать километров, тщательно обследуя каждый столб, каждый фарфоровый изолятор, каждый провод, по которому проносились тысячи голосов.

Местные жители угощали их хлебосольно и щедро. Англичане пили виноградную водку – запасы шотландского виски, увы, быстро кончались, приходилось переходить на чачу.

Лунными ночами грузины тащили на своих плечах полуживые английские тела до квартир, арендованных Королевским телеграфным агентством для своих представителей.

Оставшись в одиночестве, английские телеграфисты шептали обрывки грузинских слов, только что выученных за пиршественным столом: “Мравал-жамиер, алаверды, сациви, баже”.

В небе мерцал серебристый диск луны.

Холодный свет проникал в комнаты, освещая одинокие кровати. Телеграфисты глядели на луну тоскливыми пьяными глазами.

– Мун! Му-у-ун! – раздавался в ночи вопль одиночества.

Тем не менее утром телеграфисты тщательно бреются. Чистят ботинки, высокие, до колен. Насвистывают. Застегивают френчи, кители на все фирменные пуговицы. Выходят на работу, парадно, торжественно неся достоинство английского джентльмена. Кажется, им не хватает лишь сигары во рту, стека в руке, монокля в глазу и чистокровного арабского скакуна, на котором они совершат утреннюю прогулку вдоль телеграфных столбов.

В действительности же они были выходцами из бедных рабочих предместий задымленных копотью промышленных городов. И покидали они родные края для того, чтобы отслужить пять лет по контракту, скопить деньги и, вернувшись в Англию, купить небольшой участок земли, или пивную, или мебельную мастерскую и стать хозяином, иметь свое дело. А может, просто пропить эти “большие деньги”, пожить с месяц вольготно, с шиком одеться, девочек водить в лучшие рестораны, поить их шампанским и платить за всё: за музыку, за разбитую посуду… И, растратившись в пух и прах, вновь завербоваться на пять лет смотрителем телеграфных столбов в какой-нибудь дыре где-то между Лондоном и Дели.

Вышагивать каждый день двадцать километров – занятие утомительное. Смотрители садились в тени гудящих столбов, прикладывали к ним свои уши и засыпали.

Видения уносили их в далекую страну, где жили их семьи, где ждали их невесты, где ночью горели газовые фонари, гуляли красивые женщины, такие желанные здесь, в чужой стране.

Кстати о красивых женщинах!

В три месяца раз вдоль линии Лондон – Дели с остановками в городах и селах, где находились опорные пункты английских смотрителей, ехал фаэтон с четырьмя женщинами. Усталые от постоянной тряски по бездорожью, они прихорашивались, подъезжая к очередному пункту, указанному на карте их маршрута. Это были посланцы отдела “Рождественские подарки и другие развлекательные программы” при Королевском телеграфном агентстве.

Иногда “фаэтон любви” запаздывал, иногда вовсе не приезжал. Смотрители негодовали, но продолжали верно служить своему агентству… О, как далеко от них была Англия!..

Одно маленькое утешение.

Просим обратить на него внимание! Вскоре оно будет иметь большое значение в нашей истории.

Королевское телеграфное агентство во всех странах, где проходила линия, закупило землю вокруг каждого телеграфного столба. В радиусе трех метров.

Во Франции, Австро-Венгрии, в Румынии, в Грузии, в Иране, в Афганистане окрестность около столба в трех-пяти шагах была английской землей, английской окрестностью. Сделано это было для того, чтобы вести земельные работы, рыть ямы, менять столбы и т. д., не спрашивая разрешения у местных властей.

Английские телеграфисты радовались наивной радостью, глядя на куст, растущий рядом со столбом, считая его английским кустом. Если полевая мышь рыла нору рядом с кустом, то мышь эта была английской полевой мышью. Если на куст садилась ворона, то и она была английской вороной. Но, перелетев на другой соседний куст, она переставала быть английской вороной и становилась вороной французской, афганской, грузинской.

Несколько новых штрихов к портрету Кристофера Хьюза

Хроникер:

– Внешне, как мы уже отмечали, он отдаленно смахивал на актера Гарольда Ллойда. С той разницей, что знаменитый комик немого кино, попадая в нелепые экранные ситуации, выходил из них победителем. Выражение лица у Ллойда было простака-победителя, выражение же лица у Хьюза – простака-неудачника.

Единственное, что Хьюз умел хорошо делать, это запускать в небо воздушных змеев. В детстве он бегал по пустырям предместья Эдинбурга и с восторгом следил, как парят они в воздухе, раскрашенные в яркие цвета.

Змеи Хьюза вызывали всеобщую зависть. Они могли с неба спикировать вниз к земле и затем вновь взмыть вверх, совершая сложные фигуры высшего пилотажа.

Хьюз был чемпионом эдинбургских пустырей.

Он мечтал быть летчиком, но врожденная близорукость помешала ему воевать в Первой мировой войне под флагом английского военно-воздушного флота. Четыре года провалялся он в окопах, в грязи, в тифозном бреду, в малярийной лихорадке. Вернулся с фронта с осколком в голове, с тоской по воздушным полетам, так и не поняв, зачем воевал, с кем воевал.