– Мы и не пытались.

– Почему?

– Потому что имя мадемуазель Берк стояло первым в списке контактов. Прежде детей.

– Ну, тупица, где твой босс?

– Дома. Нянчит Рей-Рея, – сказал Жан Ги, передавая миску с салатом Оливье, который сидел рядом с ним за длинным кухонным столом Клары.

Тот факт, что он стал откликаться на «тупицу», немного беспокоил Бовуара, хотя его называли и похуже. Делали это убийцы. Психопаты. Рут.

– Нянчит? Эта работа для четырнадцатилетней девчонки, – сказала Рут. – Я вижу, он достиг уровня своей компетентности.

Когда Клара пригласила к себе на обед, Бовуар поначалу хотел отказаться. Он устал, к тому же было холодно и темно.

Он дал поручение инспектору найти Кейти Берк, потом сел читать поступавшие отчеты. Жан Ги собирался утром первым делом отправиться в Монреаль на работу. А теперь он хотел задрать ноги повыше и покемарить у огонька.

Но потом Анни прошептала волшебные слова.

Coq au vin[41].

По дому Гамаша прошел шальной слух, что Оливье приготовил свою знаменитую запеканку и принесет ее Кларе.

– Не играйте со мной, мадам.

– А на десерт… Коричневый, – она снова зашептала; он чувствовал ее свежее и теплое дыхание на своем ухе, – сахар…

– Не-е-т! – застонал он.

– …и мороженое с поджаренным инжиром.

– Хорошо, я иду, – сказал он, вставая. – Шеф, ты идешь? – крикнул он в кабинет, направляясь к входной двери.

Когда ответа не последовало, он вернулся.

– Шеф?

Арман сидел, вперившись в экран компьютера, на столе рядом лежала открытая книга.

– Ты что делаешь?

– Пытаюсь перевести кое-что, правда, mein Liebling?

Он держал на коленях Оноре, читал, заглядывая в словарь, моргал, прогоняя муть из глаз, и делал записи в блокноте.

– Coq au vin, – сказала Рейн-Мари, присоединяясь к Жану Ги у дверей.

– Ага, значит, слухи не врут, – сказал Арман. – Но у нас ведь уже есть планы на обед, верно? – Он посмотрел на внука. – Батат. Вкуснятина. Может, немного авокадо. Ой, как вкусно! Немного серого вещества, которое называют мясом. Вы отправляйтесь, а мы уж тут как-нибудь. Верно я говорю, meyn tayer?

– Вот вы где, – сказала Анни. Она уже надела пальто, а теперь подошла и поцеловала сына. – Не позволяй ему озорничать.

– Это ты Оноре говоришь, да? – сказал ей отец.

– Конечно ему.

– Ты уверена, что не хочешь взять его к Кларе? – спросила Рейн-Мари.

– Non, merci, – сказал Арман. – У нас весь вечер спланирован. Обед. Туалет. Кино. Книга. Борьба звезд высшей пробы…

– У тебя не запланировано в какой-то момент уложить его спать?

– В конечном счете – возможно.

– Па, – сказала Анни.

– Хорошо, но книгу мы почитаем, верно? – спросил он у мальчика. – И я буду декламировать «Крушение „Гесперуса“»: «Шхуна „Гесперус“ шла / По штормовому морю…»

– Боже милостивый, – сказал Жан Ги. – Беги. Sauve qui peut[42].

– А как насчет Оноре? – спросила Анни с напускным ужасом.

– Мы еще и не то можем. Беги, женщина, беги.

Арман закатил глаза, а Рейн-Мари рассмеялась и подумала: что случится, если кто-нибудь раскроет блеф Армана и поймет, что дальше двух строчек он эту жуткую балладу не знает.

– Работа? – спросила она, показывая кивком на компьютер.

– Немного и работа.

– Хочешь, чтобы я остался? – спросил Жан Ги.

– И пропустил coq au vin?

– Там будет Рут. Так что плюс на минус будет ноль.

– Мирна приготовила свою «поротую» картошку, – сказала Рейн-Мари.

– Ну, ты за главного, – сказал Жан Ги Арману, и в этот момент через открытую дверь на них хлынул холодный воздух.

Анни, Рейн-Мари и Жан Ги повернулись и крик-нули:

– Скорее дверь!

Этот хор был ему знаком лучше, чем национальный гимн.

– Ух, до чего холодина! – услышали они, потом раздался топот ног. – А эта крошка, – продолжил голос Бенедикта, – не торопится справлять свои дела.

Арман улыбнулся. Бенедикт не мог заставить себя сказать «какать» или «писать». Он знал, что молодой человек говорит о Грейси, и сочувственно к нему относился. Он провел немало холодных вечеров, умоляя это маленькое существо сделать уже что-нибудь, кроме как гоняться за Анри.

Бенедикт взял на себя обязанность в обмен за комнату и стол, которые ему предоставили до возвращения пикапа, выгуливать собак.

Гамаш чувствовал, что они за это в долгу перед Бенедиктом.

– Я тебе принесу что-нибудь, – сказала Рейн-Мари, целуя Оноре в макушку, потом она погладила лицо Армана, поцеловала в губы и прошептала: – Meyn tayer.

Он улыбнулся.

– Это по-немецки? – спросила она, глядя на экран.

– Да. Мне требуется время, чтобы прочесть.

– Глаза у тебя все еще болят? – спросила она, заглядывая в них и видя, что они все еще опухшие.

– Мой немецкий немного заржавел, – сказал он.

– Заржавел. В переводе с немецкого это значит «никогда не существовал»?

Он рассмеялся:

– Практически – да.

Она снова посмотрела на экран:

– Длинный текст. Кто тебе прислал?

– Один полицейский из Вены.

Рейн-Мари завязала шарф на шее.

– До скорого.

– Приятно провести время.

Арман вернулся к компьютеру, нагнулся над Рей-Реем, вдохнул его аромат и продолжил читать о разрывающей себя на части семье.

Жан Ги поглядывал на кусочки курицы с грибами и сочной, ароматной подливкой рядом с горой картошки.

«„Поротой“ картошки, – настаивала Мирна. – Не просто пюре».

Он так проголодался, что у него слезы просились из глаз.

– Значит, это правда, – сказала Рут. – Сына баронессы убили.

Жан Ги еще раньше, когда они только пришли на обед, сообщил об этом Кларе и Мирне, отведя их в сторонку. А когда к Кларе стали приходить другие гости, слух стал распространяться.

– Я думала, ты врешь, – сказала Рут Мирне.

– Зачем мне врать по такому поводу?