― Простите, Лео, вы не заняты? ― падре Кресенте подсел к нему на скамейку, и Лео пришлось подвинуться.

Падре катал в пальцах бусины простых агатовых четок и, похоже, был чем-то озабочен. Лео бросил взгляд на дверь ― как назло, именно сейчас там нерешительно остановился Кассий. «Я точно проклят».

― Ну… не очень.

― Редко вижу вас в божьем храме, Лео. Очень рад, что вы заглянули. Давно хотел вас спросить…

― О чем, падре?

― Даже не знаю, с какой стороны начать, ― тот обезоруживающе улыбнулся, блеснули белые зубы, ― давайте я расскажу вам одну историю.

Падре оглянулся, посмотрел на собиравшихся хористов, потом на Ламфрена, сидевшего у исповедальни, кивнул ему.

― Не задержу вас долго, Лео. Представьте, живет на свете ребенок. Чистая душа, никакого зла не сотворивший, а что… шалит иногда, так юность всегда озорна и беззаботна. И вот со временем он начинает замечать… разное. Зачерпнул холодной воды напиться ― а в чашке кипяток оказался. Печка под утро не выстывает, хоть внутри только пепел и зола. Свечи сами собой гаснут… и загораются.

― Эм-м, ― Лео поднял бровь и внимательно посмотрел на священника, ― падре, вы описываете явные признаки развивающегося разлома… эм-м… трещины… у юного, очевидно, еще себя не осознающего малефика. Насколько я знаю… в момент полового созревания эти признаки особенно проявляются и обостряются. Если это вовремя не… обнаружить, то закончиться все может очень плачевно. Ваш рассказ…

― Мой рассказ по большей части теоретический, ― отец Кресенте крепко сжал четки, ― я хочу сказать, что в нашей школе, за все пять лет ее существования, ни разу не было ни одного малефика.

― Но сейчас у вас имеются какие-то подозрения?

Он подозревает Кассия? Что-то заметил? Что-то рассказали другие дети, которые ходят на службы? Исповедуются и принимают причастие исключительно католики, а среди детей и взрослых верующие далеко не все. Вон тот же Кассий в церковь носа не кажет, только сейчас зашел по просьбе Лео. Однако на основные праздники, на Рождество, на Пасху положено являться полным составом ― и ученикам, и учителям.

И почему падре рассказывает все именно ему, Лео? Почему не инквизитору? Видимо, опасается навредить парню, а у инквизитора, как и у Надзора, разговор короткий.

Но почему именно мне? Неужели он мне так доверяет? Или он меня в чем-то заподозрил и провоцирует на откровенный разговор?

― Я бы не стал называть это подозрениями, ― падре наконец отвел глаза. ― Все это… достаточно умозрительно. Мне просто было интересно ваше мнение, Лео, ведь вы очень молоды и, в отличие от меня, заканчивали школу второй ступени… и ваш опыт отличается от моего и любого другого сотрудника школы. Мы проходили Дефиниции уже взрослыми.

― Ах, вот в чем дело…

Но дело было не в этом, Лео чувствовал. Падре просто не решался заговорить по существу. Может, это он ― осведомитель Красного Льва? Но… священник?!

Ладно, разговорить его напрямую не получится, да и не стоит. Так и будем ходить кругами. Если он правда знает что-то про Кассия, то, может, лучше пусть уж помолчит. Хотя его помощь очень могла бы пригодиться.

Ведь у часовни тоже должен иметься выход на улицу. Надо бы разузнать!

― Падре, ― Лео незаметно покосился на дверь: Кассий сидел теперь в заднем ряду, вертя в руках бумажку с текстом мессы. Вид у него был не особенно благочестивый, ― а у меня к вам тоже есть вопрос. И он тоже может показаться странным. Вы недавно не находили в Библии картинку? Карту игральную? Красивую очень.

Или ее орфы вынюхали и Надзор уничтожил?

Падре Кресенте задумался на секунду, потом отрицательно покачал головой.

― Карту игральную… в Библии? Не находил… кому бы такое могло прийти в голову? И зачем?

Ага, значит, Бьянка так и не решилась сознаться.

― Возможно, ради глупой шутки. Дети, знаете, бывает иногда творят настоящие безобразия, просто чтобы порисоваться друг перед другом. Юность, как вы правильно заметили, озорна и беззаботна.

― Подождите, ― падре выпрямился, ― я кое-что вспомнил. ― Он обвел глазами помещение, поднял руку и помахал: ― Маттео! Маттео, подойди, пожалуйста, к нам.

Пухлый мальчик в белой рубахе министранта подошел, с некоторой опаской косясь на Лео. Лицо у него раскраснелось, а глаза были кроткие и грустные, будто не он только что носился по рядам, как жеребец.

― Да, падре?

― Маттео, помнишь, в прошлую субботу ты читал отрывок из Евангелия во время литургии Слова? Должен был читать, но поперхнулся и закашлялся, едва открыл Библию.

Маттео нахмурил мягкие темные брови и опять с беспокойством покосился на Лео.

― Не бойся, ― сказал тот, ― я знаю, что ты там увидел. Там лежала карта, правда? Тебе ее таким образом подсунули.

― А-а… вы знаете, да?

― Доменика рассказала, как работают карты. В смысле, как проходит игра. Не бойтесь, Маттео, вы совершенно не виноваты, что карта оказалась в Библии. Кстати, что за карта там была?

― Черная Марта, ― Маттео принялся теребить кружевную тесьму на рукаве, ― то есть, дама пик. Я правда не ожидал… Это ж надо совсем без совести быть, чтоб в священную книгу такую карту подсунуть! Это наверняка Газенклевер, он вечно мне гадости делает!

― Скажите, Маттео, а карточка у вас осталась? ― спросил Лео без особой надежды.

Тот замотал головой:

― Нет, нет! Я избавился от нее сразу, как только смог.

― Спасибо, Маттео, ― поблагодарил Лео, ― у меня больше нет вопросов.

― Вы говорите, как инквизитор, ― падре мягко улыбнулся и покачал головой.

― Видимо, нахватался от де Лериды. Он говорит так, когда ответы допрашиваемого подтверждают его теорию.

― А у вас есть теория?

― У меня есть еще вопросы. Касаемо карт. В которые играли дети.

― Зачарованные карты, которые сожгли позавчера на дворе?

― Да. Я подозреваю… почти уверен, что они появятся снова.

Падре выпрямился и даже чуть отодвинулся от Лео.

― Вот как?

― И вопрос, ― Лео поднял ладонь, останавливая падре, порывающегося что-то вставить, ― что вы скажете об Эмери Райфелле?

― Об Эмери? ― падре несколько раз моргнул. ― Неожиданный интерес. Боюсь, я мало о нем знаю. Хотя, должен признать, это мое большое упущение и недогляд. Он сирота, потерял в войну всех своих родных. Попал к нам из интерната святой Инессы, оттуда почти все наши сироты. Очень замкнутый, нелюдимый. Немота у него не врожденная, приобретенная, — падре покачал головой, — нетрудно догадаться, при каких обстоятельствах она приключилась. Хорошо, что Кассий Хольцер взял его под свое крыло, защищал от тутошних хулиганов. А то мальчика совсем задразнили. Он, кстати, не трус, даже наоборот, часто первым кидался, не глядя, сколько там противников. Но физически, сами понимаете, много он не навоюет.