А потом тьму прорезали луч прожектора и крики, и кто-то обхватил его, и показалось, что это вернулся Мирен, но то был Дредгер – Дредгер и его работяги с портовых цехов, и они втащили его на баркас.

Дредгер истошно орал ловцу на ухо отборный мат и угрозы, но Джери ушел от шторма, и сегодня он не умрет, поэтому ему все звучало как музыка.

Гвердонские колокола каждый день звонили по много раз. Все церкви озвучивали наступление нового часа, городское сердце стучало их песней. Некоторые колокола исполняли особые обязанности. Утром и вновь в сумерках колокол Святого Шторма звонил, отмечая прилив и отлив. Колокол Вещего Кузнеца возвещал об открытии и закрытии городских ворот – которыми никто не пользовался, потому как их стены снесли еще в прошлых веках и город простерся за изначальные пределы двадцатикратно. На Священном холме звонили трижды в день, призывая праведных к молитве, и порой отбивали мелодии в честь свадеб и похорон. Мрачный стон, когда тело передавали на попечение монахам, а те несли его Хранителям, либо веселые разгульные переливы.

Грядущие дни сулили больше похорон, чем свадеб, догадывалась Кари. Отравленное облако накатило вместе с напитанным бурей приливом. Оно уже расплылось и ослабло к тому времени, когда дошло до берега, и само по себе не натворило особых бед, но паника оказалась хуже удушливых испарений. Кари лично видела два тела – утонувшего моряка, его сшибли с корабля, когда команда удирала по сходням, и ребенка, затоптанного во время эвакуации Морского Привоза. И увидала еще дюжину, когда с ней говорили колокола.

Увидала и людей, разносящих тревогу. Бегущих по набережным с криками про надвигающееся ядовитое облако. Откуда они про него знают? Она отметила для себя их лица, а после искала их в своих порожденных перезвоном видениях.

Весь день она путешествовала тайными городскими тропами не просто так – исследовала границы своего дара. Вооруженная газетой, выловленной в сточной канаве – мокрым от дождя, но разборчивым списком объявлений о свадьбах и похоронах, – она втиснулась в невидимый мир, что открывался пред ней, когда били колокола.

С тех пор она узнала о том, что если стоять к колоколу слишком близко, то трудно расслышать, что́ тот пытается ей поведать. Если чересчур далеко, то тогда все они наваливаются скопом и их разноголосицу тоже не разобрать.

Узнала и то, что к Священному холму подходить нельзя. Там слишком много церквей, слишком много звонниц. Даже если ты наготове, психика не справляется с шоком. Утром она удирала со Священного холма с плачем, выблевав завтрак на обочину, а непостижимые зрелища печей и длинных труб стальными шипами вонзались ей в мозг.

Вызнала о колоколе Нищего Праведника – оказывается, он скрытен и злонамерен, и осознаёт больше других. Она боялась – вдруг, прикоснувшись, ей удалось пробудить заключенный в нем дух. С тех самых пор его удары всегда выкликали ее имя. С воем несли ее имя над крышами. Если подобный ей дар разделяли в городе и другие, то им о ней уже стало известно.

Вызнала, что колокол Святого Шторма специально задуман так, чтобы свободно раскачиваться на ветру. Как только дуновение подхватит его – он начинает орать. Еще до того, как желтый туман прокатился над доками, она вздрагивала от грохота грозы и перемены ветра. И подозревала, что Святой Шторм позабыл, кем являлся прежде, – стоило поблуждать возле этой церкви, как в голове отпечаталась карта погоды над заливом.

Также она выяснила то, что колокол Вдовьей Молельни в Брин Аване помнит о Таях. Тамошние видения переплетались со странными и нежеланными отрывками прошлого. Кари отправилась искать секреты Хейнрейла, а вернулась, повидав, как отец курит на лоджии семейного особняка, или как тетя Сильва – тетя Сильва! – пляшет до рассвета, а потом крадется домой через черный ход, и никто не замечает, что она ушла без дуэньи.

Узнала, каково бывает чувство искренней благодарности – к самоотверженному труду городских звонарей.

А вот о чем не проведала ничего, так это о том, что следует знать позарез. В наваждениях зияли слепые пятна: недоступные ей люди и городские районы. На беду, в том числе и Хейнрейл. Он оказался неуловим даже для ее заемного божественного взора. Сокрушаясь, она пинком скинула с крыши дранку. Можно было опять подобраться к Нищему Праведнику, но боязно – вдруг колокол ее опознает. Тупейшая мысль, но и от нее нельзя отмахнуться.

Профессора Онгента выследить нелегко. Порой проблескивала тюремная камера, аскетичная, но гораздо более чистая, чем тюрьмы, где довелось коротать время ей, – и там он сидел и только пялился из окна в ответ, будто знал, что она за ним наблюдает. И при любой попытке на нем сфокусироваться картина тут же мигала, подсовывая какой-нибудь новый вид; пускай она обладала дюжиной гигантских зрачков на вышках по всему городу, посмотреть на Онгента у нее получалось лишь краешком глаза.

Мирен тоже, как и Хейнрейл, неуловим, но по-своему. С Хейнрейлом она словно пыталась разглядеть себя. Где бы она его ни чувствовала – то есть чувствовали колокола, подчеркнула она себе, – он пропадал, стоило ей всмотреться. Мирен, напротив, – слишком часто ей попадался в местах, где его быть не могло. Видения – это не то, что ты, эм-м-м, видишь. Не твое настоящее зрение. Иногда они показывают действительность, но порой передают сумбурные ощущения, вкус, звук, впечатление, будто ты стоишь там или будто ты – башня. Самоосознание Кари преломлялось и растворялось с каждым ударом колокола. И поверх всего накладывались образы Мирена.

Она слыхала однажды про капитана из Севераста, который оскорбил в южном храме бога чумы, дав лекарство умирающей женщине. Жрецы бога пригрозили капитану, сказав, что бог нашлет на него Охотничью Муху. Ужаснувшись, капитан покинул южный город и поплыл к северу. Следующим утром он навел подзорную трубу на юг, поглядеть, не преследует ли кто его – и вдали увидел гигантскую муху. Охотничья Муха явилась за ним. Он посмотрел на север, и муха была и там. Он плыл на запад и восток, и поворачивал во все стороны, но куда бы ни направлялся, каждый раз, когда он глядел в окуляр, там по-прежнему была муха, огромная, как грозовая туча, и страшная, как грех, что ее породил. Корабль ходил кругами и кружил, пока команда не перемерла от голода.

И тогда с торца подзорной трубы выскочила маленькая мушка и полетела откладывать яйца в глаза мертвых людей.

Мирен – это та муха перед ее взором.

Стало почти облегчением, когда удалось обуздать поток наваждений и заставить колокола показывать произвольно. Например, Эладору. Кари подглядывала, как та работает в университетской библиотеке. Родственница казалась до того обтрепанной и уставшей, что Кари ее стало жаль. В видении чувствовалось прерывистое, пугливое дыхание Эладоры, непривычный голод в желудке и смесь оторопи с ликованием, когда она листала старинные книги. Это напомнило Кари день собственного побега от тети Сильвы, смесь счастья и опаски в свои двенадцать, когда она на четвереньках спускалась по солнечным склонам в маленькую бухту, навстречу первому попавшемуся кораблю, лишь бы он увез ее за море в огромный мир.