– С чего бы это? Пусть тоже посмеется.

– Не стоит. У него погибла сестра, расследуя Великое ограбление.

– Потом я попросила сеньора Гомеса о разговоре по душам. Мы встретились с ним, когда Теодор был занят в университете. Сеньор Гомес рассказал, что полиция опешила, когда к ним заявился обычный актер и сказал, что он – участник Великого ограбления поезда. Наверное, звучало это комично. Но, так или иначе, парня задержали. Старший сержант позвонил в управление по борьбе с преступностью и переговорил с инспектором Хаммилтоном. Эта фамилия показалась мне смутно знакомой. Позже я вспомнила рассказ Эмили – она ходила с предположением о шестнадцатом грабителе именно к этому инспектору. Это он посмеялся над ней и сказал убираться из его кабинета.

По просьбе Хаммилтона полиция задержала Кристофера и в этот же день отправила в тюрьму Уондсворт[30]. Только вот инспектор приказал сержанту повесить на актера преступление средней тяжести, а не то, в котором он сознался. Сеньор Гомес хорошо общался с сержантом полиции, и тот в порыве негодования рассказал ему, что по просьбе инспектора ему пришлось написать в деле Кристофера Бейла, что парня задержали за ножевое ранение и мелкое хулиганство. Сержант был возмущен, но виду не показал. Даже когда в полицию приходил отец мальчика, директор театра «Кассандра» Чарльз, сержант заверял его, что липовое дело пойдет его сыну на руку – тот сядет на маленький срок. Видимо, Хаммилтон еще не решил, как поступить с актером, поэтому повесил на него дело, которое уже несколько месяцев мозолило ему глаза. Инспектор не мог найти истинного преступника поножовщины и все карты сбросил на актера. Что по этому поводу думал отец Кристофера – не ясно. Но раз никакой шумихи не было, значит, его все устроило. Все-таки для такого известного родителя – боль, если его сын грабит большую сумму денег.

– Но Чарльз должен был быть в этом замешан. Разве нет? Сын мог передать ему деньги, чтобы поставить новый спектакль.

– Да. В любом случае отсутствие шестнадцатого грабителя устраивало всех.

Мэри вздохнула и сжала изрезанные морщинами руки в кулаки.

– Хаммилтон точно испугался за свое место в инспекторате, поэтому запретил сержанту приписывать Кристоферу Бейлу ограбление. Актер мало того что пришел после официальных заключений полиции и перед вынесением приговоров подсудимым, так он еще сказал, что о его деяниях узнала журналист «Дейли мейл» Эмили Томпсон. Когда эта информация дошла до Хаммилтона, он, естественно, испугался, что Эмили напишет о том, что доблестная королевская полиция ей не поверила. Инспектора могли отстранить от службы. И он искал сестру. Когда я часами сидела на лавочке недалеко от редакции, возле входа всегда дежурили полицейские. Они ходили взад и вперед, проверяли документы у журналистов. Они ждали Эмили, но ее не было. А на меня никто внимания не обращал.

– А известно, что случилось с Кристофером Бейлом в тюрьме? Его судили за поножовщину или все-таки за ограбление?

– Единственное, что я знаю, – человек с именем Кристофер Бейл пропал весной 1964 года. Он так и не предстал перед судом как обвиняемый в ограблении поезда.

– Как пропал? – не поняла я.

– Вот так. 14 апреля в корпусе новоприбывших преступников и преступников, ожидающих суда, вспыхнул пожар из-за неисправностей в проводке. Пресса писала, что во время переполоха несколько заключенных сбежали. Остальные – сгорели.

– А Кристофер?

– Никто не знает, что с ним случилось, – он либо сбежал, либо погиб. Погибших преступников похоронили в безымянной могиле в поле за Лондоном. Почему так варварски – тоже не знаю. Наверное, в тюрьме такие правила…

– Не может быть, – сказала я. – Должны были пригласить родственников для опознания. Полиция не могла отобрать у них право похоронить тела как положено.

– Должны были, но… – снова вздохнула Мэри. – Я пыталась, но мне не удалось узнать причину такого скотского отношения. Да, эти люди были падшими, но они заслуживали нормальных похорон.

– У вас нет никаких подозрений по поводу того, кто мог убить Эмили?

– Если бы Кристофер не погиб в пожаре (а я уверена, что он погиб, бежать он не мог – не для этого сдавался властям), я бы даже не думала над этим вопросом. Но теперь я живу с мыслью о том, что убийца – инспектор Хаммилтон. Сара, вы даже не представляете, до чего прогнившие люди защищают нас от преступности.

Мэри тяжело вздохнула, а после дрожащим голосом произнесла:

– Все беды начались из-за моего любопытства. Не возьми я тетрадь Эмили, сестра, возможно, прожила бы больше двадцати пяти лет. Поэтому убийцей можно назвать меня. Сара, я ведь так сильно срослась с новым амплуа, что даже не стала дальше разбираться в смерти сестры. Для меня все было ясно с самого начала. Это я виновата в том, что ее с нами нет.

И еще, Сара, – простите моего мужа за его обращение с вами. Он недавно рассказал, что в студенческие годы поступал с вами гадко – ставил низкие баллы за эссе, говорил, что вы бесталанная и ничего не добьетесь в журналистике, а потом приправил отравленное блюдо самым ужасным местом для практики. Он делал все это, чтобы уберечь вас от СМИ.

– В каком это смысле? – Я не поняла, почему Мэри заговорила о моей студенческой жизни.

– Сара, вы похожи на Эмили. Такая же боевая, целеустремленная и честная. Когда Теодор прочитал ваше эссе о великих женщинах, он сразу понял, что «эту девочку ждет большое будущее в СМИ». Но муж никогда не забывал о трагической судьбе Эмили. Никогда не забывал ее годы в университете, которые были отравлены тщеславием. Не забывал и о преподавателях, которые рекомендовали ее в «Дейли мейл», где Эмили стала бесстрашной охотницей за правдой. Теодор хотел защитить вас. Простите его и, пожалуйста, будьте осторожны. Я рассказала вам историю сестры только по одной причине – чтобы вы знали, на что идете. Доверяли только себе. Никаким маленьким пятнадцатилетним девочкам ничего не рассказывайте.

Я вышла из квартиры Томпсонов за несколько минут до возвращения профессора. Мэри не отпускала меня, словно забыв о том, что мы решили не говорить ее мужу о моем визите. Сидя в гостиной, она рассказывала об Эмили снова и снова, пока мне не стало казаться, что я лично знаю журналистку, которая погибла в 1964 году. И пока Мэри говорила, я не переставала сопоставлять в голове факты.