У шотландцев, хотя и более щепетильных в вопросах гигиены и чистоты, было тоже плохо. В 93-м полку заболели 416 человек, 54 случаев оказались смертельными.

Отдельные полки болезнь атаковала на подступах к Болгарии. На 26 августа 1854 г., как написал в своем письме командир легкой роты капитан Хедли Вайкарс, в 97-м Графа Ольстерского полку, который не успел прибыть в Варну и находился в Греции, умерло 118 человек. В том числе и из-за этого полк не вошел в состав первого эшелона экспедиционных сил.

Мучения не прекращались ни днем, ни ночью. Госпитали каждый день пополнялись новыми больными, страдавшими от дизентерии, холеры и тифа. Помещения некоторых были так забиты, что пациентов приходилось размещать «…в коридорах и даже на крыльцах».

У страха глаза велики. Англичане называли разные цифры заболевших, но они всегда были большими. В общей сложности инфекционными заболеваниями у союзников переболело до 10 000 человек, у британцев — по 500–600 человек в каждом полку. Лейтенант Стефенсон из 33-го полка Легкой дивизии говорит, что в английской армии 18 умерших офицеров и 40 ставших инвалидами, 800 солдат и сержантов умерли. По его словам, в бригаде было всего несколько человек, которых болезнь не затронула в той или иной форме.

Элита английской армии — гвардия умирала с такой же средней скоростью, как некоторые заштатные армейские батальоны. В Колдстримском полку из 900 человек умерли около 50. В их числе был уважаемый всеми полковник Тревальян, до перехода в гвардию командовавший 60-м полком. Шотландцы, которых незваный гость посещал реже, чем гвардейцев, тоже почти каждый день совершали марши смерти на кладбище.

Относительно легко отделались саперы. Их лагерь стоял отдельно и они почти не соприкасались с пехотой и кавалерией. Но и у них переболело в общей сложности 40 чел., хотя смертных случаев почти не было.

Больше всего повезло солдатам и офицерам 4-й дивизии. К моменту их прибытия в Варну болезнь пошла на спад и они почти не потеряли людей.

Не обращая внимания, что убыль британцев от холеры была меньше, чем у французов, английские медики предпочитали, что лучше солдаты будут иметь возможность умереть от русской пули, чем от инфекции. Для этого их как можно скорее нужно было отправить в Крым. Недавно назначенный квартирмейстером бригадный генерал Эйри[140] констатирует разрушительный характер холеры и начинает вслух говорить о своих сомнениях относительно продуманности вторжения в Крым. Эти сомнения ему припомнят, когда в 1855 г. начнут обвинять в проблемах английской армии во время крымской зимы 1854/55 гг.

Тяжело переносил эпидемию английский флот, у которого подбор личного состава был более тщательным, чем вербовка новобранцев в армию. Похороны каждого матроса стоили значительно дороже, чем кусок парусины, в которую его заворачивали.

«Сильнейшим недостатком британской морской политики за двести лет, прошедшие с учреждения inscription maritime, было отсутствие у Royal Navy столь же эффективного способа быстро мобилизовать людские ресурсы флота. Система сверхсрочной службы не была способна обеспечить наличие резерва, и начало Крымской войны оказалось весьма неудобным временем для Адмиралтейства. Счастьем для него стало то, что для войны против Николая I понадобилось меньше моряков, чем против Наполеона I. Ста тысяч дополнительных моряков и морских пехотинцев не было и в помине; с 1853 по 1855 годы число моряков увеличилось с 45 000 до 67 000 — но и для этого потребовалось напрячь все силы».

«Британия» потеряла 80, «Альбион» — 50, «Трафальгар» — 35 человек. Лейтенант 20-го пехотного полка Пид в своих записках вспоминает мертвые тела, еще во время погрузки в изобилии плававшие возле кораблей. Некоторые из этих несчастных, для которых война закончилась, так и не начавшись, были без парусиновых гамаков, в которые их заворачивали перед отправкой за борт. В среднем экипажи потеряли десятую часть матросов и офицеров. Был период, когда число заболевших было таким, что некоторые корабли не рисковали выходить в море: не хватало людей, способных управляться с парусами. В связи с дефицитом матросов их набирали с коммерческих судов, также брали много юнг. Но все равно ни один британский корабль не имел экипаж, численно соответствующий штату.

Эпидемия оказала влияние на союзные войска. Дело было даже не только в нанесенной им численной убыли. Гораздо тяжелее оказались скрытые последствия, сказывавшиеся на психологическом состоянии армии и флота. Воодушевление сменилось апатией и всеобщей подавленностью.

От болезни все настолько устали, что единственный выход видели в скорейшем уходе прочь с проклятой земли, где «…смерть косила усердно и расчищала ряды союзников». После того, как походы похоронных процессий на кладбище стали пугающе регулярными, английские и французские солдаты и офицеры считали день посадки на корабли едва ли не лучшим в жизни. Они были счастливы от того, что их армия «…с истинным воодушевлением и энтузиазмом радостно готовится покинуть эту проклятую землю» вместе с ее болезнями, пожарами, грязью и другими несчастьями. Среди офицеров и солдат преобладало мнение, что лучше умереть в бою, чем на госпитальной койке.

Нужно отметить, что после эпидемий Крымской кампании санитарные нормы стали «пунктиком» английской армии. Отныне они были столь жестко регламентированы, что вызывали удивление у противников и союзников. Оно и понятно, если s годы мировых войн XX в. солдаты всех воюющих армий «гадили» где и как попало, то британский солдат делал то лее самое, но по строжайшей инструкции.

Болезнь не только убивала людей. Она подавляла их психологически. Накопившиеся бытовые и медицинские проблемы не самым лучшим образом влияли на обстановку в частях. Если французам еще как-то удавалось поддерживать моральный дух, то у британцев начались проблемы. В гвардии и в горских частях они были пока незначительными, но армейские полки были отмечены первыми признаками грядущего неблагополучия.

Проявлялись они по разному, иногда даже очень оригинально. Солдаты теряли вес, падала дисциплина, на лицах появились колоритные бороды, ставшие со временем своеобразной фронтовой модой, отличавшей участников кампании от их необстрелянных коллег. С особенным удовольствием обзаводились бородами английские солдаты. Для них это была не только мода, но и своеобразный протест: в английской армии мирного времени солдат заставляли ежедневно обязательно уничтожать лю-ovk) поросль на лице. Это делалось с вполне практической целью: в случае побега военнослужащего дать возможность полиции быстро отличить в первые дни дезертира от обывателя. Проблемы с соблюдением униформы возникли уже в первые дни пребывания в Болгарии. И, как ни странно, они произрастали из рядов элиты — гвардейской дивизии. Нужно сказать, что королевский родственник герцог Кембриджский очень любил построения и различные строевые экзерциции, держа солдат под ружьем по пять часов в день, иногда без всякого смысла. Это невероятно утомляло гвардейцев, особенно глядя на их более беззаботных коллег из армейских полков. В конце концов, командир дивизии разрешил некоторые вольности в одежде: например, в строю разрешались на выбор любые головные уборы и можно было не брать с собой холодное оружие. Вскоре все заметили, что у герцога Кембриджского появились усы, разрешенные только в кавалерии. Это было невиданное отступление от жестких требований военного порядка. По правилам британской армии требовалось чисто сбривать все ниже линии, проходящей от уголка рта до мочки уха.