что осталось от той листвы, от тех зеленых крон деревьев. Пепелище. И узнали мы это место только по тому самому овражку, что отделял направления друг от друга.

Смарт со своим товарищем заняли один блиндаж, а я – другой. Блиндаж я занял великолепный – век живи в нем. Глубокий, метра два длиной и полтора шириной, а крыша бревнышками покрыта и поверх бревнышек еще и застелена бронежилетами. Все это замаскировано ветками от деревьев. Там я и расположился. Договорились по часу нести ночную вахту с рацией, на посту. Свой час отстоял, а потом, гляжу, наш метис, которому я рацию передал, в ночи Смарта водит туда-сюда, мимо моего блиндажа. Ничего понять я не мог, пока мне метис не объяснил, что Смарт никак понять местность не может и в ночи ориентироваться не в состоянии. Мне аж смешно стало. Однако ночь шла спокойно, пока тишину не нарушила первая группа, которая следовала колонной по одному на «Галину». Вот так целый строй, целой колонной по нашей точке прошел.

«Ну, – думаю. – Началась ротация, сейчас и нас менять придут».

И точно. Через час или полтора снова колонна на нашу точку входит, и голос Регби слышу среди бойцов. Темень уже стоит капитальная. Регби командует, какой группе куда строиться и кому отправляться на ленту Лента – это дорога. Долго они там возились, и Смарт со своим метисом куда-то потерялся. Подхожу к Регби, а он мне:

– Ты еще здесь… марш на ленту, некогда мне.

Я на ленту, добрался до группы, которая примкнула к гриновским. Так будем обозначать людей командира Грина. Читателю на этих названиях и позывных не надо заморачиваться, так как я все равно часть позывных и названий в книге изменил. Так вот, наша группа, уходящая на ротацию, в кромешной тьме дошла наконец-то до тропы, ведущей куда-то вниз. Вниз? Это мы с высот спускались к «Велосипеду», к условленному месту, на дорогу, откуда нас должны были забрать машины или машина. Идем в этой тьме кромешной по тропе друг за другом, под ногами грязь, вот проходим озеро, или бассейн, тут главное в темноте туда вниз, в воду, не упасть. Хорошо хоть у меня автомат только. Иду, калашников у меня наперевес на уровне чуть ниже груди, а обе руки на автомате лежат, так легче идти, я как бы опираюсь на свое оружие. Где-то впереди, недалеко от меня, мужики несут вдвоем «Корд», и чуть слышен от них мат по поводу грязи под ногами. Сегодня, в эту ночь, наши спускаются целыми колоннами к дороге по всем тропам. Хохлы молчат. Удивительно, но ни одного «прилета» с их стороны.

«Наверное, – с юмором думаю я, – решили нашему старому составу дать спокойно уйти на ротацию, ведь знают, что уходим…»

И вот, идем по тропе друг за другом. Выходим на дорогу, покрытую грязью непролазной. Идти по дороге невозможно нормально и потому двигаемся по обочине, идем там, где трава. Утомительно, но идем и идем. Долго идем. Молча. Где-то вдали, внизу, показался свет фар. Мужики, которые несли «Корд», соскальзывают с обочины дороги и попадают в грязную, вязкую лужу.

– Да, черт побери, сапог мой! – громко говорит один из кордистов. – Да ну и черт с ним, пошли.

Видимо, кордист свой сапог резиновый потерял в грязи. Наверное, сапог увяз, и нога его просто выскользнула из сапога. Решил не останавливать движение и так добраться до машины, в носке. Спустя минуты две я заменяю кордиста, подхватывая из его рук «Корд». Несем. Вязнем в этой грязи, так как с обочины пришлось сойти, и одна только мысль: «Добраться до машины и там все! Там мучениям нашим конец, там отдохнем в машине». Свет фар все ближе, и вот мы наконец-то доходим до асфальта. Подходим к «Уралу», кузов которого покрыт брезентом. Забрасываем туда «Корд», и заботливые руки наших товарищей принимают его в кузове. Нас много, и я, упираясь ногами в борт, подтягиваюсь вверх и залезаю в кузов. Народу уже и до нас набилось так, что ни сидеть, ни стоять невозможно. За мной еще набивается в кузов много человек. Я сажусь в грязь. Да, пол кузова измазан грязью, и кто-то сидит также, а кто-то стоит. Залезли вроде бы все. Стоим минуту-две, а вот и пять минут прошло.

«Лучше встать, – думаю. – Не усидеть здесь, так как ноги уже затекают».

Мой советский подсумок, набитый четырьмя магазинами, мешает мне встать. Если тело свое я поднять еще смогу в этой тесноте, протиснувшись вверх, то подсумок просто как стопор не дает даже привстать. Вместе с подсумком не протиснуться вверх. Тогда я отстегиваю на себе тактический ремень, на котором крепится подсумок, и сбрасываю все с себя. Встаю, протаскивая свое тело вверх. Я как бы просачиваюсь всем своим существом вдоль и поперек всего, что здесь вокруг меня есть. Многие уже разрядились, а у меня патрон в патроннике – привык так, ведь не выехали еще с этого чертова места, чтобы просто взять и разрядить себя. В мерах предосторожности и не разряжался. Всегда так ездили в «Урале» здесь, всегда патрон был в патроннике.

– Кто еще не разрядился? Все разрядились? – слышен голос из середины кузова. – Разряжайтесь, пока стоим.

«Ага, разряжайтесь, – думаю. – И сколько здесь стоять на дороге? Пока в нас не прилетит от хохлов?» Хотя хохлы сегодня ведут себя тихо. Еще вчера навряд ли «Урал» стоял бы на дороге, а сегодня стоим. Странно показалось все это. Оказалось, что колесо пробито. Снова хлопает дверь кабины, кто-то ходит снаружи – видимо, водитель начинает с кем-то менять колесо. Вот прямо так, на дороге стоит «Урал», набитый людьми. И ты возьми да ударь из арты по нему, и если даже не в цель, то раненых будет куча.

– Кто желает вылезти, вылезайте, – слышим голос водителя. – Время есть еще, минут десять.

Первые, кто были ближе к краю кузова, повыпрыгивали из него, и я начал продвигаться к борту. Лучше снова потом залезть в кузов и обрести место лучше, чем так стоять. И потом, разрядить автомат нужно все же, хотя с этим я был внутренне не согласен. Выпрыгнул из кузова, отошел к обочине, отстегнув от автомата магазин и сунув его в разгрузку, снял АК с предохранителя, упер приклад автомата в правое бедро, отвел затвор – патрон вылетел из патронника куда-то вправо, в сторону, резко отпустил затворную раму, сделал контрольный спуск и поставил на предохранитель. Еще раз повторил такую комбинацию, чтобы быть уверенным во всем.