— Так.

— Вот и выходит — ловили конкретно тебя, как судака, на наживку. Через младшенького.

— Убью! — яростно рыкнул парень, засадив кулаком по железным перилам. Балконная ограда затряслась, банка с бычками сорвалась и упала вниз.

— Черт, — выдохнул Серега. — Теперь подметать придется.

— Да кто узнает-то? — удивился я.

— А то ты вахтершу нашу плохо знаешь, — хмыкнул Борода. — У нее глаза всюду. Ладно, спасибо за кофе. Пойду я что ли, уберу по-быстрому, чтобы мозги не клевала.

— Ну, бывай.

— Ты это… — короткий взгляд в мою сторону. — Зла не держи, — Бородатов неожиданно протянул мне ладонь.

Я без колебаний крепко пожал руку.

— Да ладно тебе. С кем не бывает. Мир?

— Мир. И вот что… — Серега заколебался. — Ты держись подальше от мичмана. Не верь ему. Не тот он за кого себя выдает. Осторожней с ним. Потом не соскочишь.

С этими словами Бородатов нырнул в кухню, забрал коробку с сахаром и покинул пищеблок. Я же, слегка ошарашенный, остался стоять на балконе, пытаясь понять, что сейчас произошло? С чего вдруг такие откровения и желание помириться? Черт, он же про Рыжовых что-то хотел сказать, а я по дурости перебил и не выслушал.

Я метнулся следом за Сергеем, но в коридоре его уже не оказалось, а в какой комнате он жил, я не знал. Чертыхнувшись и отругав себя за глупость, я вернулся на кухню, допил кофе, сполоснул обе кружки и потопал к себе.

В комнате я быстро окинул взглядом бардак, но решил все-таки разобраться с домашними делами вечером, после смены. Запер дверь и отправился на пляж. Всю дорогу ломал голову, как вести себя с Сидором Кузьмичом, но так ничего и не придумал. Решил действовать по обстоятельствам. Судя по всему, Прутков не собирается выходить из глубокого подполья, пока не закончит свое дело.

Уже на подходе к вышке, я окончательно определился: продолжаю жить и работать, делая вид, что ничего не случилось и по возможности не лезу в эту авантюру с картами, сокровищами, внебрачными княжичами, предполагаемыми заговорами против власти и прочей сопутствующей ерундой. Ну, если только одним глазком загляну в башню, может быть. Или пройдусь по городу, прогуляюсь, поищу странные звезды-знаки.

Документы архивариуса изучаю вместе с отцом и доктором дядей Колей, показываю карту с моим именем. Если не разберемся, что к чему, на этом поиски истины заканчиваем и расходимся. Хотя за отцом я еще понаблюдаю, мало ли что. Да и понять надобно: знает или нет Прутков про родственные связи отца с покойным Федором Васильевичем? И если да, как скоро мичман придет к бате с предложением, от которого тот, связанный по рукам и ногам ответственностью за семью, вряд ли сумеет отказаться.

— О, Леха, здорово! — заорал с вышки Женька, едва заметив меня на горизонте.

Я помахал рукой и направился к лотку с пирожками. Жрать хотелось неимоверно, заодно и пообщаться с тетей Дусей, несущей вахту за прилавком. Я улыбался, подходя к торговке, вспоминая все свои теории заговора, которые напридумывал, когда Евдокия не вышла на работу. А все оказалось банально: не может человек работать без выходных.

— Здравствуйте, здравствуйте, любезная Евдокия Аскольдовна! — воскликнул я, широко и радостно скалясь во все свои тридцать два зуба. Но радость моя померкла, когда я увидел расстроенное лицо Дульсинеи Тобосской.

— Теть Дусь, душа моя, — прижав руки к груди, прочувствованно начал я. — Что случилось? На Вас лица нет! Кто обидел?

— Сколько тебе? — хмуро проворчала Дуся.

Я опешил: ни разу на моей памяти королева пляжа не хамила ни своим, ни чужим. Ошарашено глядя на женщину, я поразился внезапному открытию: из Евдокии словно кто-то вынул лампочку, или даже нет, из нее будто стержень вытащили. Статная фигура сдулась, искривленная согнутыми плечами, красивые глаза не блестели задором и юмором, опухшие от слёз веки некрасиво набрякли, не накрашенные губы потрескались, искусанные хозяйкой.

— Теть Дусь, что случилось-то? Помер кто-то? — сочувственно спросил я, и дотронулся до женской ладони.

Женщина вздрогнула, как от удара, отдернула руку, но тут же судорожно вздохнула и попыталась выдавить из себя улыбку.

— Лучше бы помер, — от души припечатала Евдокия, тут же охнула от собственного пожелания и переключилась на работу. — Все в порядке, Алеша. Тебе с мясом? Сколько штучек?

— Могу помочь?

— Нет, Лешенька, нечем мне помочь, — подбородок задрожал. — Думать надо было, а не бегать… — ляпнула тетя Дуся и снова испуганно ойкнула, сообразив, что едва не проболталась. — Держи свои пирожки и топай отсюда, — грубо спровадила меня всегда вежливая продавщица. — Иди, иди, не создавай очередь. Пирожки! Пирожки горячие! С мясом, с картошкой! С луком и рисом! Сладкие! С пылу, с жару! — заверещала фальшиво-радостным голосом.

Я оставил на щербатом блюдце денег под расчёт, взял промасленный сверток, поблагодарил и молча зашагал к вышке, справедливо решив, если Дульсинея не желает раскрывать душу малолетнему пацану, — это ее право. А моё — раздобыть информацию окольными путями. Как минимум, Жека уже знает, что стряслось, вот его и буду пытать.

Разогнав стайку девиц, который как всегда крутились то ли просто возле вышки, то ли рядом с Женькой, я угостил товарища пирожками и поудобней устроился на любимом стуле. Жека, жуя пироги, делился со мной последними пляжными новостями. Хвастался заработком, который наладил на камнях с дырочками, возмущался тем, что пришлось работать без выходных, намекал на отсыпные, раз я вышел. В самом конце, понизив голос, поведал о трагедии тети Дуси.

Я малость прифигел от новости. Оказалось Евдокия — жена лже-доктора. Женька не знал точно, настоящая или бывшая, но «совершенно ясно, что замешана в его махинациях», уверял друг. Оказалось, пока я прохлаждался в больнице и в подвалах старинного особняка, дело о докторе-мошеннике закрутилось в полную силу с подачи Блохинцева. Ему-таки удалось убедить Федора Рыжова написать заявление в милицию, ну а дальше выяснилось, что суровые блюстители порядка давно наблюдают за деятельностью мошенника, да только факто не хватало.

Никто из пострадавших, потеряв близкого человека, в органы правопорядка не обращался. Те, к кому сотрудники обращались сами, ослепленные горем, отказывались от сотрудничества. Да и доказать факт мошенничества сложно: люди несли деньги добровольно, отдавали последнее, искренне веря в силу чудо-таблеток, которые обещал лже-врач.

Когда Федор дал показания, рассказав обо всем, что приключилось с его семей, у ментов появился реальный шанс прищучить гада. Я мысленно восхитился Рыжовым: это же надо, сознательно выкопать себе самому яму, лишь бы упечь урода за решетку. Федору за его выкрутасы по любому срока не избежать.