Струге пожал плечами и стал выбираться наружу.

Отдавая в руки Вадима свою «восьмерку», Пермяков просил не хлопать дверьми.

– Замки, они хорошие… Зачем бить?

Когда он это говорил, уже зная о том, что произошло с «Волгой» и джипом, его лицо излучало тот свет, какой излучают родственники усопшего, провожая его в последний путь. Однако Пащенко заверил подчиненного, что какие бы неприятности ни ожидали Струге и его в пути, он ни за что не включится в погоню или иное сомнительное маневрирование, связанное с выездами на встречную полосу или таранами. «Только доехать, – заявил Вадим. – Туда и обратно».

«Туда» они уже доехали. В дом Голобокова Владимира Семеновича, семьдесят второго года рождения, ранее судимого за хранение наркотиков, теперь оставалось лишь войти. В запасе оставался еще один адрес. Место его регистрации. Однако было разумнее ехать туда, где фигурант, по имеющейся информации, ночует, а не числится.

– Этот подъезд? – ткнул пальцем Пащенко в третью дверь от начала дома.

Сомнений в том быть не могло. Голобоков по прозвищу Колобок занимал одну из однокомнатных квартир на первом этаже третьего подъезда. Знакомая ситуация. В таких случаях обычно «прогорают» оперативники, впервые в служебной карьере производящие проникновение в квартиру предполагаемого преступника. Значит, одному нужно стучать в дверь, а второму – стоять под окнами, плотно прижавшись к стене. Даже если на окнах решетки, это ничего не значит. Опытный сыскарь всегда должен помнить одну важную вещь: человек, связанный с преступным миром, никогда не будет жить в квартире, окна которой намертво заделаны решетками.

И прокурор, стараясь не слишком привлекать внимание, встал около стены и стал раскуривать сигарету. А Струге…

А Струге, уже дважды нажав на звонок и постучав, стоял и думал, что делать дальше. Дураку понятно – если дверь не открывают, значит, или не хотят этого делать, или в квартире на самом деле никого нет. Глазка в двери не было, поэтому Струге повторил старый испытанный трюк. Громко спустился вниз, хлопнул входной подъездной створкой и быстро поднялся на площадку, разделяющую первый и второй этаж. Даже если никто не высунется, чтобы посмотреть в спину непрошеному гостю, то все равно в квартире начнется какое-то движение.

Но на этот раз фокус не удался. Через деревянную перегородку по-прежнему слышался нудный голос диктора, читающего по радио сводку местных терновских новостей. Струге поднялся на второй этаж. Проводить крупномасштабный поквартирный обход, какой обычно производят милиционеры в связи с убийством в многоквартирном доме, нужды не было. Более того – Колобка тут мог никто толком не знать. Квартиру он снимает; живет, судя по сроку окончания последней судимости, меньше года.

Особых иллюзий Антон Павлович не питал, но все же позвонил в дверь, обшитую дерматином. За такими дверями, как правило, проживают представители среднего класса. Выпивают по праздникам и воскресеньям, исправно ходят на работу, а два раза в месяц возвращаются домой в сильном подпитии, объясняя сей факт своей второй половине получкой и авансом. Жены их, как правило, журят, но считают в принципе нормальным делом. «Как у людей». В этой квартире о Колобке ничего не знали. «Живет такой парень, – сказала судье появившаяся дородная тетка. – Лет тридцать или сорок ему». После такого ответа дальнейший разговор показался Антону бессмысленным.

«Простучав» таким образом второй этаж и получив точно такие же резюме на жильца из тридцать третьей квартиры, Антон Павлович поднялся на третий этаж. Очередная дверь. Струге прикинул – стоимость этой стальной защиты никак не меньше пятисот долларов. Дополнительные расходы хозяин понес, установив «видеоглазок», встроенный – для лохов – в качестве «глазка» дверного. Звонишь в дверь, а находящиеся внутри – в десяти метрах от двери – смотрят на монитор и решают – открывать или нет. В любом случае, если здесь незнакомцу и открывают, то только держа в руке помповое ружье. Но сегодня в этом замке было пусто. До Антона донесся лишь кашляющий лай какой-то псины.

Внизу хлопнула дверь, и раздались торопящиеся шаги. Привыкший за много лет дружбы отличать Пащенко от всех других, судья позвал Вадима. Тот появился запыхавшийся и румяный, пахнущий выкуренными сигаретами и одеколоном «BOSS».

– Я думал, ты тут Колобку уже руки вяжешь!

На площадке оставались две двери и уход означал бы, что Струге удалился, не доделав дело до конца.

– Поговори с людьми из сорок первой, а я постучусь в сороковую, – предложил Антон, уже нажимая звонок.

Самые радушные хозяева дома проживали в сороковой квартире. Две женщины и мужчина, увидев интеллигентного мужчину средних лет, незамедлительно пригласили его внутрь и принялись осыпать вопросами. Встретив такой натиск, Струге растерялся. В течение одной минуты ему предложили пройти в зал, выпить кофе и ответить на два вопроса: «когда в доме будет горячая вода» и «ходит ли он в церковь». Профессиональный интерес заставил Антона разуться и пройти в квартиру. Окинув взглядом самую большую из стен, он понял, что пора убираться подальше. По всей ее площади были развешаны какие-то плащаницы, кресты и лики святых. Посреди стены стояла рака, и судья уже начал опасаться, что это останки одного из членов этой семьи, признанного святым и похороненного вопреки требованиям социалистического общежития. Пока «отец Стив» листал перед ним какую-то книгу, Струге стоял и наблюдал, чтобы дамы не насыпали ему в ботинки каких-нибудь нарезанных волос или не залили туда воск.

Пообещав, что воду дадут в следующую пятницу и ее напор будет напоминать Вселенский потоп, Струге посоветовал срубать ковчег и выбрался на лестничную площадку с расстегнутыми замками демисезонных ботинок. Рядом щелкали дверные замки. Это закрывал дверь за Пащенко хозяин сорок первой квартиры.

– Ну, что он сказал? – поинтересовался Струге, на ходу застегивая «молнии».

– Не он, а она, – поправил прокурор. – Мне пришлось представиться помощником прокурора по надзору за милицией. Услышав это, дама тут же обрушила на меня шквал ненависти по поводу того, что следствие никак не может довести до суда дело об ограблении ее квартиры. Бандиты гуляют на свободе, а следователь вытирает сопли и никак не предоставит суду доказательства того, что мерзавцам нужно сидеть в тюрьме, а не пугать ее на улице. Говорит, какие-то авторитеты приезжают, жути нагоняют, денег обещают и убить грозятся.

Скосив взгляд, он поймал удивленный взгляд судьи и тут же пояснил:

– Это я ее цитирую! Не нужно на меня так смотреть. А о Колобке сказала, что ей очень и очень не нравится этот тип. Похож на бандита, и взгляд отмороженный.

– Ты видел хоть одного наркомана с лучистым взглядом?

Пащенко была понятна реакция Струге. Ему ли, прокурору, не знать, что не существует в Тернове дома, в котором не было бы «обнесено» десятка два квартир? Половина из всех, к кому они стучались в этот день, могли бы рассказать свою историю. Не в пятьдесят втором доме, так в другом – где они ранее проживали.

– И что теперь? – спросил Антон, усаживаясь на сиденье.