— Милочка, с каких пор в тебе проснулась сочувствие к мерзавцам? — Ленора врала: не поднимала глаз, не отпускала руки мужа — единственного, кто способен был успокоить самого страшного человека Лимба.

Пижма хмыкнула:

— Передаётся при поцелуях, наверное, — и бросилась назад.

Старуха тяжело дышала. Она не ждала спасения, не молила о милости. Лишь спокойно наблюдала, как агент, ругаясь, перепрыгивая через валуны и уворачиваясь от безостановочно падающих сверху камней, подбирается к ней. Прыжок, прыжок, поворот. Как танец, как давно привычная игра.

— Выбирайся, — она уперлась плечом в придавивший Зинерву камень, выигрывая необходимые мгновения.

Ведьма молча оперлась на предложенную руку, и уже вдвоём, куда более травматично они выбирались из зала, больше ничем не напоминающего пышущие величием покои.

Змей остался один. Там, где родился, там, где столетия ожидал освобождения. Когда Пижма обернулась, чтобы проверить, не опасен ли он, могла поклясться, что янтарные глаза сверкнули хитростью. А потом золотой змей юркнул в трещину в полу, чтобы больше никогда не показаться на поверхности.

Из статного богатого дома словно вырвали хребет: имение просело в середине, скрипя на все лады и выплёвывая слуг и охранников из дверей. Прежде чем Зинерва сообразила кликнуть кого-то из стражи, на её тощее плечо опустилось изящная бледная ладонь. Вторая, не менее изящная и не менее бледная, сложенная в кулак, профессионально прилетела ей в челюсть.

— Никогда не смей подвергать опасности моего сына! — Ленора потрясла ушибленной ладонью, с наслаждением наблюдая, как бывшая подруга, закатив глаза, оседает на землю. — Я и забыла, что это так больно!

— Ты действительно надеешься, что я тебе поверю, мальчишка?

Ювеналий навис над ним полным презрения изваянием, грозно пошевелил мохнатыми бровями и демонстративно пустил по морщинистым пальцам синюю молнию: не зли единственного среди нас, кто обладает магией!

Ничуть не впечатлившись, Леонард опустил подбородок на сцепленные ладони:

— Тогда у тебя не будет зелья.

— Не шути со мной, юнец! Свежие ягоды, последний выпуск еженедельных «Горячих ведьмочек» и массаж стоп точно не помогут в его создании! Не пытайся меня обмануть!

Лео коварно улыбнулся:

— Не пытаюсь. Я и не говорил, что это всё нужно для зелья. Но без вышеперечисленных ингредиентов я, увы, не смогу расслабиться и настроиться. А зельеварение — процесс творческий. Я не могу работать в таких условиях! — капризно запыхтел он.

— Маленький гадёныш!

— Творец! — поднял палец дракон, пряча от председателя лицо, освещённое садистским наслаждением. Если уж его поставили в безвыходное положение, он, по меньшей мере, должен этим положением насладиться.

— У тебя уже есть образец зелья! — старик пристукнул по столу маленьким бутыльком с алой жидкостью.

Леонард лишь брезгливо мизинчиком отодвинул его подальше:

— Я уже перерос этот рецепт. Он недоработан.

— Но ты отдал его мне как готовый!

— Я просто отдал его тебе, — поправил Леонард, пододвигая склянку к самому краю — Я не говорил, что смесь идеальна.

— А мне кажется, ты просто тянешь время! — в невозможном прыжке Ювеналий подхватил зелье, когда то уже летело на пол, сброшенное недовольным создателем. — Я ведь могу выпить его прямо сейчас!

— Пей, — легко согласился Лео.

— Чтобы ты отравил меня?

— Тогда не пей, — резонно пожал плечами Ангуссон.

— Чтобы лишиться возможности обращаться?

— Тогда давай я выпью.

Застигнутый врасплох, униженный схваченным и беззащитным мальчишкой, колдун затопал ногами и едва успел подавить зарождающийся истеричный визг.

Он склонился к дракону, заставив того встретиться с ним взглядами:

— Я положил всю свою жизнь на защиту нашего мира. Ты, глупый мальчишка, понятия не имеешь, чем я пожертвовал, сколько вынес и сколько чужих тайн храню. Ваш род измельчал много столетий назад, Ангуссоны не просто так лишились чешуйчатой формы, поверь мне. И я сделаю всё, чтобы былые времена не вернулись, а драконы больше никогда не воспарили над Лимбом!

Леонард встал из-за стола и спокойно разжёг огонь в очаге, чтобы разогреть в котелке воды. Он никогда не любил красивые пафосные речи, хоть ими и изобиловали романы, которые он с подростковых лет, таясь от брата и способной засмеять его матери, читал ночами под одеялом.

— Будешь чай? — заботливо предложил он.

— Чай?! Чай?!! Мы говорим о вопросах жизни и смерти! О судьбе нашего мира, а ты предлагаешь мне чай?!

— Ага. С вареньем, — Лео сунул нос на одну из дальних полок, с удивлением обнаруживая на ней непочатую банку с, он был почти уверен, съедобным содержимым. — Если уж ты решил сделать меня пленником в моей же лаборатории, почему бы не воспользоваться её удобствами? У меня тут чудесные ароматные травы. Вот эта, говорят, очень успокаивает. Тебе бы не помешало.

Старик брезгливо вздёрнул длинный нос:

— Ты не усыпишь и не отравишь меня. И, даже если тебе это удастся, у пещеры дежурит дюжина моих верных солдат.

— И их на чай зови. А то утро холодное выдалось, да и тучи опять собираются. Чего ребятам куковать снаружи?

Воспламенив пальцы, председатель подскочил к Леонарду, удерживая пламя у самого его горла:

— Не пытайся строить из себя доброжелательного соседа. Я знаю тебя. Я знаю всех вас! Ни одному из Ангуссонов нельзя доверить дар, доставшийся вам по глупости богов! Вы не умеете, вы недостойны им распоряжаться!

— А ты достоин? — Лео протянул банку с вареньем председателю, не дрогнув от близости смертельного заклятия: — Что-то крепко закрыта. Колдани, а то я не могу.

Предварительно сняв крышку, ошалев от подобной наглости, Ювеналий резко выпрямился, отходя от сумасшедшего, не способного здраво оценить опасность пленника.

— А я достоин. Я достаточно знаю о каждом члене совета магов, чтобы понимать, что это оружие никому из них не должно попасть в руки. Ни это, ни… другое, более важное. Только я смогу остановить их. Только я должен.

— Тебе в чай ромашку положить?

— Что? — не успев погрузиться в воспоминания, не дождавшись, пока глупый мальчишка оценит его жертвенность и в должной мере проникнется важностью момента, маг рухнул с небес на землю.

— Ромашку, спрашиваю, в чай класть?

— Да пошёл ты, — обиделся бывший председатель.

Ювеналий покачал седой головой, буравя спину глупого беззаботного щенка взглядом. Если бы только Ангуссон знал, как сильно ошибается, если бы послушался его тогда, в самом начале, когда старик умолял, едва ли не стоя на коленях, не искать забытый рецепт, не восстанавливать зелье, не будить уснувший не просто так дар… Мальчишка не послушал его тогда, не внял многим, очень многим предупреждениям после. И теперь уже слишком поздно. Слишком многие знают про эксперименты, слишком многие заинтересовались. И Ангуссон не сумеет справиться с ними. Он не сумеет справиться даже с собой. Он сам подверг себя опасности. Впрочем, он же дал Ювеналию надежду справиться с Изначальным Древом. Призрачную, почти нереальную надежду сделать для Лимба хоть что-то хорошее. Даже если ради этого придётся принести жертвы.