хочет. Но затем она думает о сестре, сидящей в четырех стенах, точно пленница в собственном доме. Так ужасно сидеть в одиночестве, когда вокруг полно людей, но никто не может тебе помочь. Это убивает надежду.

Ей нужно в Спарту.

На рассвете она прощается с детьми, и когда город только начинает просыпаться, они с Леоном покидают акрополь через Львиные ворота. Ниже, в деревне, грязные свиньи рыщут по улицам, а две собаки слизывают с земли пролитое молоко.

Когда она перед отъездом разбудила детей, Орест и Ифигения, зевнув, поцеловали ее в щеку.

– Расскажи дяде Кастору, как хорошо я теперь управляюсь с мечом, – прошептал Орест.

– Доброй дороги, мама, – сказала Ифигения. – Я уверена, тетушка Елена очень тебе обрадуется.

В полумраке цвет ее волос напоминал созревшее зерно. Клитемнестра погладила дочь по голове и поправила несколько выбившихся прядей. Затем она подошла к постели Электры.

– Это правда, что Елена больна? – тихо спросила та, прямо усаживаясь на кровати.

– Она просто несчастна.

– Я слышала, что некоторые женщины могут умереть от несчастья.

– Это неправда.

Не удовлетворенная ответом, Электра ничего не сказала. Когда Клитемнестра потянулась поцеловать ее в лоб, она свернулась клубком у матери на коленях.

– Возвращайся скорее, мама, – сказала она так тихо, как с дерева падает лист. Клитемнестре хотелось, чтобы Электра сказала это громче, чтобы она могла поймать ее слова и прижать к сердцу.

Они скакали по пустынным и морозным землям три дня и три ночи. Деревья потеряли почти все листья и теперь кажутся голыми и костлявыми. Каждый раз, когда небо набухает дождем, они находят укрытие в какой-нибудь пещере или среди груды валунов. Леон хороший спутник: говорит только когда необходимо, а его стрелы неизменно приносят им хорошую пищу. Иногда ночью, когда они садятся погреться у костра, она порывается поговорить с ним об Ифигении. Ты целовал мою дочь, хочет сказать она. Я знаю, что ты ее любишь, но ты не можешь быть с ней. Но потом она думает: а какой в этом толк? К чему говорить мужчине, что он не может иметь того, чего желает? Поэтому она молчит и просто наблюдает, как он свежует кролика, а его волосы падают на лицо. Может, так даже лучше, думает она. Может, ему лучше никогда не иметь того, чего он жаждет? Тогда никто не сможет отнять у него этого.

Они добираются до Еврота на третий день, после полудня. В замерзшей воде отражаются темные горы и бесцветное небо. Илоты работают в полях, обернув руки кусками ткани, чтобы прогнать холод. Клитемнестра старается держаться края полей, и когда она проезжает мимо, илоты поднимают головы, их лица – сплошные шрамы и морщины.

У каменистого подножия дворца их встречает воин с густой бородой. Дует такой сильный ветер, что ему приходится прикрывать уши накидкой, но его руки уже потрескались, а глаза слезятся. Как только Клитемнестра и Леон спешиваются, муж делает шаг им навстречу.

– Царь Менелай ожидает вас. Вам нужно идти к нему немедленно. – Его голос скрежещет, точно металл по камню.

– Моя сестра в порядке?

– Царица Елена развлекает гостя. Сначала вы встретитесь с царем. Он так приказал.

– Тогда ведите меня к нему.

Они поднимаются по ступеням, стараясь не отстать от проводника. Едва они переступают порог, тепло приветствует их своими объятиями. Воин ведет их в мегарон, оборачиваясь каждые несколько шагов, как будто Клитемнестра сама не знает туда дорогу. У дверей зала он жестом указывает им подождать снаружи. Они слышат из-за закрытой двери, как воин объявляет об их прибытии.

– Царица Клитемнестра, мой господин.

– Так чего ты ждешь? Веди ее, – передразнивает Менелай голос воина. – Принесите еды и вина.

Двери снова открываются, и из зала выбегает служанка с пустым блюдом. Она на бегу кивает Клитемнестре и уносится в сторону кухни.

Менелай сидит у очага на троне, который когда-то принадлежал Тиндарею. Два пса у его ног глодают длинную кость. Соседнее место царицы, накрытое ягнячьими шкурами, пустует. Благодаря многочисленным факелам, освещающим фрески, в зале теплее, чем во всем остальном замке. Клитемнестра приближается к очагу, Леон неотступно следует за ней. Она останавливается у изображения бегущих мужчин с кожей цвета ореха и ждет, когда муж ее сестры заговорит.

Кажется, что Менелай молчит ужасно долго, задумчиво всматривается в нее. Его волосы цвета бронзы с годами засеребрились, но лицо по-прежнему красиво. Наконец в залу возвращается запыхавшаяся служанка с полным блюдом еды, и Менелай, кажется, выходит из оцепенения.

– Пожалуйста, угощайтесь, – говорит он с улыбкой. – Я рад, что вы здесь.

Клитемнестра берет кусочек козьего сыра и принимает из рук служанки кубок с вином.

– А я рада вернуться.

Менелай ухмыляется, словно она сказала что-то забавное.

– У тебя очень необычная семья, Клитемнестра, – говорит он.

Клитемнестра отпивает вина. Она не понимает, к чему он ведет. Менелай потягивается, и она замечает у него на пальцах драгоценные перстни: настоящий спартанец никогда не стал бы носить подобные.

– Сестра, которая развлекается с женщинами, а потом убегает от мужа с другим мужчиной. Братья, что похищают девушек, обещанных другим братьям. Моя жена, которая отказывается со мной разговаривать. – В его словах нет злости: кажется, что он скорее пребывает в замешательстве от того положения, в котором оказался, точно ребенок, который спрашивает мать, почему мир устроен так, как устроен.

– Похоже, что в вашей семье только Феба и Филоноя пребывают в здравом рассудке. Да, она вышли за каких-то никчемных царьков, но, по крайней мере, я слышал, что те довольны, – подмигивает Менелай, делая глоток из кубка.

– А что насчет вашей семьи? – спрашивает Клитемнестра. – Как же ваш отец и ваш дядя? Сына убили и подали на стол, над дочерью надругался ее собственный отец. Ваш род проклят.

Менелай отмахивается от нее, как от приставучей мухи.

– Мы знали, что боги прокляли нашего деда в день, когда мы родились. Но дни перипетий прошли. Микены и Спарта процветают, у нас больше не осталось врагов.

– Потому что вы всех их убили, – смеется в ответ Клитемнестра.

– Не всех, – поправляет Менелай. – Эгисф еще жив. Но его отыщут.

Клитемнестра вспоминает, как шептались старейшины в Микенах: «Должно быть, Эгисф уже мертв. Ни один муж не способен прожить один в лесу так долго», – но ничего не отвечает.

– И тебе следует помнить, – добавляет Менелай, – теперь ты тоже часть этой семьи.

В поисках предлога, чтобы не отвечать, Клитемнестра берет еще один кусочек сыра и обмакивает его в небольшую чашку с медом, которую подносит служанка.

– Когда мы впервые прибыли в Спарту, –