ванну горячей водой с кухни, Клитемнестра наблюдает, как над дворцом разгорается закат, прорезая небо оранжевыми полосами. Отсюда не слышно ни пения женщин, ни болтовни детишек и торговцев, которые эхом разлетаются над всем акрополем. В купальню не проникают никакие звуки, и никакие звуки ее не покидают.

Когда вода готова, Клитемнестра забирается в ванну. Она вздрагивает от жара воды. Эйлин принимается мыть ей волосы, аккуратно прочесывая каждую сбившуюся прядь, и Клитемнестра успокаивается от ее прикосновений. Она помнит, какой напуганной была Эйлин, когда они впервые увиделись, – маленькая рыжая мышка, которая вечно прячется по углам. Один раз Клитемнестра обнаружила ее в темном коридоре рядом со своей спальней с тарелкой мяса в руках. Она должна была принести мясо ей, но слишком робела.

– Тебе не нужно бояться меня, – сказала тогда Клитемнестра.

– Почему? – спросила Эйлин.

– Потому что я тебя не обижу. Оставь свой страх для воинов, старейшин и царя.

Тогда Эйлин подняла на нее взгляд.

– А вы? Разве вы их не боитесь?

– Боюсь, – ответила Клитемнестра, – но мне хватает ума не показывать этого.

Она вспоминает тот день, глядя на отражение факела в воде, когда Эйлин вдруг сообщает:

– Царь Агамемнон просил меня прийти к нему сегодня.

Клитемнестра цепенеет. Эйлин передвигается, чтобы вымыть ей ноги, и Клитемнестра видит ее лицо в мерцающем свете – бесстрастное, как она и учила, но дрожь в голосе не спрячешь.

– Ты не пойдешь, – отвечает Клитемнестра. – Он может найти другую служанку для своих развлечений.

Эйлин вздыхает с облегчением, но тут же берет себя в руки, стараясь скрыть свои чувства.

– Но кого?

– В цитадели полно женщин, которые жаждут переспать с моим мужем.

Эйлин кивает, и некоторое время они обе не произносят ни слова.

– И что же мне тогда делать? – не сдержавшись, спрашивает Эйлин.

Столько лет прошло, а она всё еще его боится. Клитемнестра не может ее за это судить. Эйлин рассказывала ей, как отец Агамемнона, Атрей, частенько проводил ночи с ее матерью, пока его не убили; как его брат Фиест наводил ужас на слуг порками и казнями; как Агамемнон после возвращения города казнил всех, кто был недостаточно благонадежен. Долгими ночами, когда они укладывали детей спать, Эйлин рассказывала ей о жестокостях Атридов. Она с ужасом говорила о каждом из них – за исключением Эгисфа, изгнанного двоюродного брата Агамемнона.

– Эгисф жил в этом дворце, но не любил насилия. Он убивал и причинял вред другим, только когда ему приходилось. – В тихих, произносимых шепотом рассказах Эйлин Эгисф представал застенчивым мальчиком, который хотел, чтобы его любили, а затем опасливым юношей: тихим и изворотливым. Пока его ровесники таскали в свои покои девиц, он ни разу не вызвал к себе ни одной служанки, а когда его отец пытал своих врагов, заставляя всех смотреть на это, Эгисф пробирался к ним в темницы и приносил еду и снадобья, чтобы залечить раны.

– Похоже, он был занятным человеком, – однажды сказала Клитемнестра, – хоть и безобидным.

По лицу Эйлин пробежала тень.

– Он не всегда был безобидным. Он мог быть жестоким и опасным тоже.

А теперь Эгисф скрывается где-то далеко, единственный выживший враг Атридов. Стражники разыскивали его пятнадцать лет, но так и не нашли. Как заметили старейшины на последнем собрании, скорее всего он уже мертв.

– Моя госпожа?

Клитемнестра встает, вода с нее стекает на каменный пол. Эйлин спешит поднести тунику и оборачивает ее вокруг плеч царицы.

– Ты ничего не будешь делать, – отвечает Клитемнестра. – Я сама с этим разберусь.

Она находит Агамемнона в его спальне с расписными стенами. Он сидит в кресле, погруженный в раздумья. Нарисованные на стенах деревья и рыбы, радостно плещущиеся в реке, выглядят неуместно рядом с его суровой фигурой. Когда она входит, он вскидывает голову. Смотрит недовольно – злится, но она не знает почему. Впрочем, ей это неинтересно.

– Значит, твоя рыжая служанка не придет, – говорит он.

– Нет.

– Ты ее не пустила.

– Ты найдешь, на кого взгромоздиться, – невозмутимо отвечает она.

Его смешат ее слова; смех скрежещет по расписным стенам. Он подливает себе еще вина из кувшина. Клитемнестра делает то же самое и усаживается в другое кресло.

– И кого же? – спрашивает он, наблюдая, как она подносит к губам кубок. – Тебя?

– Надеюсь, нет.

Он снова смеется и удобнее разваливается в кресле. Она видит, как перекатываются мускулы у него на руках, как шевелятся шрамы на коже.

– Для той, кто так сильно меня ненавидит, ты продержалась в этом супружестве поразительно долго, – говорит он.

Она улыбается, вино кислит на языке.

– Думал, я убью тебя во сне?

– Ты же пыталась, помнишь? В следующий раз ты будешь умнее, – произносит он, буравя ее взглядом. – Но ты не сможешь ненавидеть меня вечно. Никто не может жить одной лишь злобой.

Тут не соглашусь.

Они молчат, глядя каждый в свой кубок. Наконец Агамемнон заявляет:

– Но я всё еще желаю ту девицу. Я царь.

Клитемнестра ставит кубок на стол.

– Ты к ней не притронешься.

– Почему?

– Потому что в противном случае я насажу тебя на свой кинжал, как ту потаскушку Киниску.

По глазам видно, что Агамемнон обескуражен. Он опускает ноги на пол и встает.

– Что ты сделала?

Клитемнестра запрокидывает голову.

– Я нашла ее и заколола. Она истекла кровью.

Он направляется к ней, по пути отодвигая резной сундук.

– Ты знаешь, что она была из влиятельной семьи. Моему брату нужна их поддержка, так же как была нужна твоему отцу.

– У Менелая будет их поддержка. Ее муж остался жив и он продолжит сидеть в совете твоего брата. Никто не знает, что это сделала я.

Агамемнон хватает ее за шею. Клитемнестра невозмутимо улыбается, несмотря на боль.

– Ты одержима местью, – отчеканивает он. – Ты никому не повинуешься.

Его руки смыкаются у нее на горле, и она задумывается, как легко могут переломиться косточки в шее, как хрупка плоть – поранить легко, исцелить сложнее. И всё же она не двигается и не вырывается. Она хочет, чтобы он ее ударил, чтобы она могла ударить его в ответ. Но он не бьет ее.

– Я каждый день спрашиваю богов, почему ты отказываешься подчиниться. – Его голос звучит хрипло, хотя это он душит ее, а не наоборот. Он отпускает ее, она принимается судорожно хватать ртом воздух, кладет руку на загривок, чувствуя боль там, где только что были его пальцы.

– Я скорее умру, чем подчинюсь тебе, – сглотнув, говорит Клитемнестра.

Она не уверена, слышал ли он ее. Агамемнон отворачивается и выходит из комнаты.