Доктор попытался в нескольких словах ввести меня в курс дела.

– Молодые люди говорят, – сказал он, – что пересадка органов из тела мертвого в тело живого человека, это варварство. Такой метод, может быть, и соответствует нынешнему уровню развития нашей цивилизации, но у него нет перспектив в будущем. Они предлагают выращивать запасные органы непосредственно из клеток больного сначала отдельно, а потом непосредственно в его теле! Нет, они не умеют делать это сегодня, но говорят, что скоро научатся.

Доктор говорил громче, чем обычно, и было видно, что он взволнован. Я же была просто ошеломлена. Никогда раньше я не слышала, чтобы доктору кто-то возражал. Наоборот, все всегда восхищались им и его достижениями. Как они могли набраться наглости, чтобы называть работу доктора варварством!

Мягким жестом Дэвид Дейл прервал доктора.

– Мы не считаем, – сказал он, – пересадку сердца варварством. Доктор преувеличивает. Наоборот, мы считаем это искусством во всей красоте и значимости этого слова. Просто мы работаем в очень далекой, казалось бы, области науки. Но наука на то и наука, чтобы иногда вторгаться и при том, совершенно неожиданно, в такие области, где ее и не ждут Мы покажем вам сейчас один опыт и надеемся, что он произведет на вас впечатление. Пусть доктор вместе с моим коллегой останется в этом кабинете, а уважаемая миссис Уилкинс уведет меня в какое-нибудь другое помещение, взяв с собой листок бумаги.

Не понимая, что должно сейчас произойти, я посмотрела на доктора. Он молча протянул мне листок бумаги. Я направилась в свой маленький кабинет на другом этаже. Дэвид молча следовал за мной. Мы сели за стол, и Дэвид начал что-то писать, не пряча написанное от меня. В какой-то момент он запнулся и печатными буквами написал сложный медицинский термин. Потом он нарисовал квадрат, разделил его на девять частей и в каждом вписал название животного. Затем он радостно улыбнулся и сказал, что мы можем идти обратно. Когда мы вернулись, доктор держал в руках точно такой же лист бумаги. Их положили рядом, и все увидели, что на обоих листах написано и нарисовано одно и то же. Довольный произведенным впечатлением, Дэвид сказал:

– Доктор, вы хотели, чтобы я нашел спрятанный вами предмет. Он лежит на этом шкафу.

Протянув руку, Дэвид достал оттуда один из наших новых хирургических инструментов и протянул его доктору.

Больше в этот день уже ничего не обсуждалось. Гости откланялись, сказав, что очень надеются на сотрудничество с нами, и пригласили нас посетить их предприятие в любое удобное для нас время. Они были отменно вежливы и не производили впечатления проходимцев или шарлатанов.

Гости ушли, а мы с доктором остались, продолжая с удивлением смотреть на два одинаковых листа бумаги, в них было что-то мистическое, не поддающееся пониманию. Как бы отвечая на мои мысли, доктор сказал:

– Они не похожи на цирковых фокусников, но и большая наука здесь ни при чем. Я постоянно слежу за всеми новинками, но мне нигде не попадалось ничего подобного. Надо познакомиться с ними поближе. Быть может, они гениальные ребята, впрочем, будущее покажет.

Доктор продолжил общение с Дэвидом и Майклом. Они несколько раз появлялись у нас в клинике, и, я полагаю, доктор Бернард побывал у них. Он не говорил со мной на эту тему, а по этическим соображениям я не могла задавать ему вопросы, хотя мне очень хотелось знать, что происходит между ними. В таком неведении прошло несколько месяцев, когда доктор вдруг вызвал меня к себе. Именно вызвал через секретаря, а не как обычно позвал в гости при встрече, или позвонив по внутреннему телефону. Это было необычно, и я пришла к нему взволнованная.

– Джесси, – сказал он, – вы проработали в моей клинике около четырех лет, и я рад, что Бог послал мне такого хорошего сотрудника и человека. Поэтому то предложение, которое я вам сейчас сделаю, вы не должны рассматривать как желание расстаться с вами, а воспринять его как знак глубокого расположения и доверия. Вы помните, несколько месяцев назад нас посетили двое молодых людей, которые показали нам что-то похожее на цирковой фокус. Я тоже не поленился съездить к ним и не один раз. Из нашего общения и того, что я увидел у них в лаборатории своими глазами, мне стало ясно, что, скорее всего, случайно они набрели на некое очень важное открытие, касающееся всего живого. Они не могут понять и тем более объяснить то, что им удается сделать. Я тоже не могу им в этом помочь. В науке часто бывает, что открытия приходят случайно, а потом годами и десятилетиями ищут им объяснения, и только потом появляется общая теория. Так было и есть во многих фундаментальных областях знаний. Воссоздав у себя механизм телепатии, они пошли дальше и научились выращивать живые клетки, образующие между собой заранее определенные связи, как это делает любой живой организм. Сейчас они в промышленных масштабах начали производство кормов для домашних животных. Но самое интересное, что входящие в них ингредиенты – мясо, злаки и овощи не выращиваются в сельском хозяйстве, а производятся в цехах. Они показали мне свое производство. Это что-то фантастическое. Их продукция вполне пригодна для людей, но для них она пока не предназначается. Они хотят избежать риска, какого, пока неизвестно. Их консервы уже продаются в разных странах и пользуются большим спросом из-за низкой цены и высокого качества. Уже известны случаи, когда в особенно бедных странах перекупщики меняют этикетки на банках и продают их как продукты питания для людей. При этом нигде не зафиксировано случаев нанесения вреда здоровью людей или животных. Теперь они хотят заняться выращиванием донорских органов и предложили мне создать для этого исследовательскую лабораторию здесь, в моей клинике. Я отказал им в этом. Все же, здесь мы лечим людей. Нельзя смешивать одно с другим. Тогда они попросили меня найти для работы у них несколько человек – медиков-профессионалов. Я обещал сделать это. Хочу предложить вам и доктору Мартину Ролтону перейти на работу к ним. То, чем они занимаются, может оказаться очень перспективным. Но я готов буду взять вас обоих обратно, если вам там что-то не понравится. Кроме того, я надеюсь, что мы останемся друзьями и будем обмениваться информацией о ходе исследований, в которых я постараюсь принять посильное участие.

Я без колебаний ответила согласием. На то было несколько причин. Прежде всего, доктор Бернард был для меня непререкаемым авторитетом, и любые его пожелания были для меня руководством к действию. Вторая причина заключалась в том, что уже давно воспринимая клинику как свой дом, я не могла представить себе, что она станет моим пожизненным пристанищем. Была, наконец, и третья причина, в которой я смутно давала себе отчет. Дэвид, которого я видела всего несколько раз и то мельком, мне нравился. Я не признавалась себе до конца в этом, но интуиция говорила мне, что другой такой случай оказаться ближе к нему может больше и не представиться.

– Отлично, – сказал доктор Бернард, – тогда я сейчас же переговорю с доктором Ролтоном.

Я хорошо знала доктора Ролтона Это был молодой, милый и обаятельный человек. Слегка рассеянный, но умеющий вовремя собрать себя, он больше походил на писателя или художника, чем на хирурга. Между тем, доктор Бернард его хвалил и прочил ему хорошее будущее. Меня даже удивило, что нас – очень нужных клинике людей – доктор отпускает от себя на, в общем-то, далекую от наших целей работу. Несмотря на молодость, Ролтон был женат, и в его семье рос замечательный малыш-крепыш, как его называли родители.