– А если Александр с Андреем не согласятся? Может, они ждут, что Герман, наложив в рясу, попросит заключить мирный договор? – спросил Савелий.

– Кабы знать, – пробормотал Гюнтер. – А если к тестю гонца послать? Пусть известит о наших планах Пахома Ильича.

– Еще бы знать, где Пахомушку искать. А то получится у нас, что «на деревню дедушке» письмо напишем. С той стороны вестей не было? – спросил я у Гюнтера.

– Нет. Последний раз известия получали из Пскова, но выяснить можно.

Пахом Ильич находился в арьергарде русской рати, стоявшей на берегах Аарна йыге (так местные называли реку Ахья), готовой двинуться по первому приказу вперед. Ждали возвращения отрядов фуражиров – так, по крайней мере, озвучили трехдневное топтание на месте Ярославовичи. На самом деле князья считали часы до возвращения посла-разведчика, повезшего к Герману требование о выплате дани и возобновлении торговых отношений. Будучи уверенным в своих силах и зная о численном превосходстве над противником, Александр до этого времени и не помышлял о подобном. Но все изменилось. Вот уже несколько дней (спасибо учителям, рассказавшим об изобретении Аристотеля), как князь расшифровал текст, написанный на длинном, не шире ремешка от шлема, пергаменте для скиталы[62], заботливо привезенный неким тайным агентом новгородского боярина Строгана. Из послания выходило, что к Дерпту движется четырехтысячная армия. Тевтонцы собрали все свои силы для ликвидации угрозы на востоке. Такое событие можно было предположить, но только не такое количество живой силы. Если в ближайшее время епископ не даст ответ, то дружины надо уводить из-под удара. Добыча взята приличная, Псков с Изборском отбит – первичная поставленная задача выполнена и поход удался.

– Пелгуй, – обратился к своему оруженосцу Александр, – сходи к братцу моему, пусть он человека ко мне пришлет. Верного, да смышленого. Того переяславца, что позавчера на охоте отличился. Скажешь – время вышло. Брат поймет.

Минут через пятнадцать полог княжьего шатра переступил широкоплечий, выше среднего роста мужчина, в потертом меховом чепчике, завязки которого свисали как косички. Сняв головной убор, вошедший отдал должное иконе, прикрепленной к столбу шатра, после чего поклонился князю.

– Звал, княже? Кербет меня звать.

– Помню я, как тебя звать. – Александр присел на сундук, не сводя глаз с Кербета. – Возьмешь с собой десяток и рано утром поскачешь в сторону Пылвы. Всех, кого из наших на пути повстречаешь – шли сюда. Ну, а ежели большой отряд немцев заметишь, то постарайся сосчитать их и сразу незаметно уйти.

– А если не повстречаю и не замечу?

– Дай бог, чтобы так и было. Запомни, иная весть – дороже жизни десяти людей будет. Ступай, Кербет.

На закате дня Новгородский князь собрал на совет всех сотников похода. Усевшись в шатре полукругом на сундуках, военачальники травили байки, хвастались своими успехами и поглядывали в сторону Пахома Ильича, стоявшего напротив Александра. Князь читал письмо от Штауфена.

«…Самолвинское княжество с вами и, твердо уповая на милость Божию, не остановится ни перед какими жертвами, пока Дерптское епископство не будет сломано и достоинство Руси не будет ограждено. Бог любит победителей и многое им прощает. Зная о том, как будет сложно удержать Юрьев от тевтонского посягательства, предлагаю тебе, мой брат, свою помощь в переговорах с Орденом. Я сяду в Юрьеве и буду благодарить тебя справедливой данью».

Фактически Гюнтер Штауфен предлагал поставить его на место Германа, а само епископство упразднить или переформатировать. Для этого надо было лишь захватить город, оставить там новгородский гарнизон и осмыслить сумму ежегодной благодарности. В принципе, все к этому и шло. За последнее время крестоносцы терпели поражения за поражением. Эзельское епископство пожертвовало частью своих владений и было похоже на раненого кабана, раздираемого волками. В феврале тридцать восьмого года Генрих уступил четверть провинции Ляэнемаа и половину замка Леаля, а год назад вообще передал права на управление и доходы с большей части своих земель. Если раздавить Германа, то тевтонцы согласились бы на мирные переговоры. Генрих Эзельский для них более выгодная и, несомненно, сговорчивая фигура, нежели Дерптский епископ с его непомерными амбициями в спорах с датчанами. Если поделить епископство между Новгородом и орденом, то все может получиться. Латгалия отойдет к Пскову, а Штауфен станет наподобие вала между Русью и ливонцами. Учитывая проявленные в Самолве административные способности, можно не сомневаться, что и большее ему по плечу. Но как убедить немцев не вмешиваться сейчас, и будет ли Гюнтер лоялен Руси?

Князь развернул второй, в три раза больше предыдущего пергамент с подробно нанесенной на нем картой, чтобы еще раз все обмыслить. Икшильское епископство, занимавшее земли Талавы и Евсики со своей столицей в Риге, было самым крупным. Сааре-Ляэнемааское епископство, на северо-западе. Ревельское и Виронское на севере под датчанами. Здесь Дерптское епископство. Расплодились волки!

– Завтра выступаем на Юрьев! – объявил князь сотникам.

* * *

Невдалеке от селения Мамасты, как раз в том месте, где в прошлом году Свиртил обустраивал засаду, Кербет оставил своих людей. Посланная вперед разведка чуть не напоролась на немецкий разъезд. Пришлось срочно уходить в лес. Подождав, пока конные кнехты скроются из поля зрения, Кербет пошел осмотреться. Подкравшись к дубу, стоявшему у самого края большой поляны, переяславец увидел многочисленные палатки. По дороге к лагерю непрерывным потоком подходили сани с обозом, судя по говору – местные жители, а у замерзшего ручья только что поставили необычайно пестрый шатер. Рядом с ним крутились несколько девиц, периодически выставляющие обнаженные части своего тела на всеобщее обозрение. Смеркалось, от овражка до самого леса сновали немцы, громко разговаривали, жгли костры и собирали лапник. Сосчитать их количество из-за постоянного мельтешения не представлялось возможным. Вот к одной из палаток подошел эст, что-то сказал караульному, и его тут же впустили. Спустя минуту полог палатки распахнулся, и эст вышел в сопровождении рослого немца, державшего меч с болтающимися ремнями перевязи в руке и начавшего отдавать резкие команды. Ветерок стал поддувать в спину Кербета, и дальнейшее наблюдение становилось опасным. Вдруг псины в лагере есть, зачем рисковать?

«Тьма, не меньше», – отметил про себя Кербет, отходя от дуба.

Пройдя две дюжины шагов, опытный глаз бывалого воина приметил подрубленное прошлогоднее деревце слева от себя и отчетливую просеку, ведущую в сторону стоянки его отряда. Кербет ускорил шаг, хрустнул корочкой подмерзшего снега и, едва различив посторонний щелчок, резко присел. Ловушка, поставленная на косулю, сработала. Острога с костяным наконечником пролетела в трех пядей от него, вонзившись в пучок пожухлой травы, закрепленной на коре дерева. Кербет усмехнулся. Его дед в свое время так же промышлял в лесах. На деревьях развешивал комки сена обмакнутые в солевой раствор, а напротив одного из них снаряжал самострел. Животное шло в подготовленную ловушку, лакомилось соленой травой и теряло бдительность. Именно при отсутствии опасности сохраняются ценные свойства хвостов оленей. Пахучая железа непотревоженного животного, расположенная на нижней стороне хвоста, выделяет особый секрет. Лучшего лекарства для заживления ран, приготовленного из этих желез, Кербет не знал, вот только своими знаниями ни с кем не делился. Еще раз оглядевшись по сторонам, переяславец продолжил путь.