Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Смакуя прежнюю обиду,
На камердинера для виду
Степан Трофимович ворчал
(Спал, как ребенок, по ночам.)
И чувствуя себя в ударе,
Он сел и написал Варваре
Сергеевне…
…Черт побери, давно так удачно не получалось! «И чувствуя себя в ударе…» Молодец, Олег Евграфович! Подвигается дело жизни. Он и бороду отращивать стал, такая же клочковатая, и взгляд в зеркале из-под насупленных бровей – похож, похож. Имена – отчества тоже – в обоих буква эФ, разве не примечательно? Интересно, что на сей раз Сергей скажет? И как ему не надоест сочинять свои короткие афоризмы: «забыл, что помню я об этом – и закурил». Удача – «и закурил». Несомненно, редкая удача. Просто находка. «Забыл, что помню я об этом» – это может любой сказать. А вот так закончить «и закурил» – мастером надо быть, тонкачом. Освободился от всей этой тяготы, можно сказать, «и закурил». Прочту, обязательно прочту. И еще это. Не приедет – письмо напишу.
– Ну как ваши «Бесы» поживают? – первым делом спросил я хозяина.
– Ко второй части подбираюсь, – усмехнулся он.
– Уже ко второй? – поразилась моя спутница. Порозовела вся, совсем девушкой выглядит, в кудряшках. Да он, верно, уже и влюблен. Влюбчивый человек, давно его знаю. Потом будет мне писать, как жить учить.
– Это там, где про Великого Инквизитора?
Зыркнул на нее глазами и не ей – себе буркнул:
– Это из «братьев».
Белла даже покраснела – ушками, маленькими хорошенькими ушками, стыдно стало – золотые сережки и то почувствовали себя дешевой бижутерией. Действительно, стыдно забывать Федора Михайловича, ведь мы все, как на фундаменте, на нем покоимся, наше поколение.
– Забыл, что помнил я об этом, – примирительно пробурчал Евграфыч.
– И закурил! – подхватила она.
«Все-таки будет сегодня читать свою поэму» – подумал я, не знаю с каким чувством.
После холостяцкого чая он читал, время от времени поглядывая поверх очков на слушателей.
– Высокомерная, как панна,
Нет, не могла простить Степана
Трофимовича. Вышел в зал,
Ввязался в спор – и крик и свара!
Но после чая задремал.
Она – Ставрогина Варвара
Его с усмешкой понимала,
Как он себя не понимал.
И то, что выпачкан сюртук
В пирожном, все-таки не молод…
И то, что шуточки – вокруг
И смутный ропот, и уколы…
Как полагается герою,
Он в скорбь гражданскую впадал,
Но и в шампанское порою.
Перед отчизною стоял
Он воплощенной укоризной.
Но клуб дворянский ненавистный
Он регулярно посещал.
– Воплощенной укоризной… Настоящий Достоевский, – одобрил Ефим.
– Вы думаете? – вскинулся автор.
– Конечно, вершина уже достигнута. Проникновение. Слияние с Федором Михайловичем. Помните это? – продекламировал:
– Любил он трудно, безответно
И стушевался незаметно…
«У всех великих людей бывают недостатки, – подумала я. – И зачем ему это нужно? Четверть века! А впрочем, он ведь на пенсии». И вслух выразила свой восторг.
Олег Евграфович был растроган.
– У меня уже есть наброски следующего абзаца. Я ведь неукоснительно следую правилу: строфа – абзац.
Помолчали.
– Очень много зла на земле, – со вздохом произнес Олег Евграфович, глядя в окно.
На дворе рано смеркалось. На ветру летели последние листья – и не скажешь какого цвета. В печурке за железной заслонкой трещал разгорающийся огонек и все норовил загудеть, как взрослый, как большой. После выпитого чая было особенно уютно.
– Что там на земле! – воскликнула Белла. – А у нас на лестнице. Вечером лампочки не горят. Я подниматься в лифте, честное слово, боюсь. В соседнем подъезде женщину зарезали и норковую шубу сняли.
– В милиции бьют – не попадайся, – элегически произнес Ефим.
Белла не унималась:
– Мосгаз опять по квартирам ходит, слышали? Я двери никому не открываю, только на условный звонок.
Помолчали. Приятно помолчать – вот так, со своими.
– А если он условным позвонит? – поинтересовался Олег Евграфович.
– Не позвонит.
– Отчего же?
– У нее один очень длинный, один средний и три коротких.
– Действительно, конспирация.
– Не поможет. Россия – империя зла, – ляпнула Беллочка.
– С Рейганом я не согласен, – поспешно заметил Ефим. И показал на потолок. Наверху жила соседка Вера Ивановна, молодая мать – проститутка.
– А я согласна, – сказала Беллочка. – Это же на тысячу лет, как берлинская стена.
– Тысячелетний рейх, – значительно поднял палец Ефим. – Быть диссидентом бесполезно. Уезжать отсюда надо.
– Слышал, и Коровины поднялись, – оживилась Беллочка.
– Неужели? Но Коровины, простите, не евреи! – удивился Евграфыч.
– Ха-ха! Не смешите меня, – возразил Ефим. – Всем известно, Олег Евграфович, ее мама – Гурвич.
– Но, если поразмыслить, куда ехать? – хозяин решил перевести состав на другие рельсы.
– В Америку едут, – сказала Беллочка.
– Америка – бездуховная страна, – сказал хозяин, как само собой разумеющееся.
– Ну, Олег Евграфович… – протянул Ефим.
– Мы бедные, но у нас есть все, они богатые – у них ничего. – Теперь вагончики слов покатились в другую сторону.
– В Америке зла хватает: и программа космических войн, и негры обнаглели, – согласился Ефим.
– А спросите любого негра, есть у них Лев Толстой? – воззрились строгие хозяйские очки.
– Достоевского у них тоже не наблюдается, – вздохнула Беллочка.
– Зато у них – гениальные руки и ноги, и великий Майкл, – возразил Ефим.
Очки посмотрели на стенные часы – жестяные с гирей.
– Я сегодня еще одного гостя жду, – сказали очки. – Да вот и он, по ступенькам стучит, ноги вытирает.
ГЛАВА 7
Венедикт Венедиктович, Вэвэ – известный гипнотизер, профессор, относил себя все-таки к людям искусства. Он преподавал и учил, что не одно и то же. Преподавал он практическую психологию в университете, а учил податливых шизофреников быть Пушкиными, Чайковскими, Репиными. И получалось. Во всяком случае, рисовали у него на уроке и импровизировали на фортепьяно в том же роде и не хуже.
Большелобый мучнолицый Аркаша, правда, говорил, что клеить спичечные коробки ему нравится больше. Но входя в транс, зажигался, как спичка. Забавно слышать, как он порой рассказывает:
«Нас десять избранных. На фабрике. Меня всегда изо всех избирают. Избу клею на спичечные коробки, с трубой, завод называется. Вон сколько их у меня. Мише дам, Маше дам, а э т о м у не дам! Клею на небо косо, криво, наоборот.
Ругается. Большой. Небо маленькое и квадратное. А