крадётся по влажным горным лесам – то мрачным, то брызжущим светом. Словно сказочная галерея друидов в переплетении бархатных ветвей, среди плюща и хмеля, и только далеко впереди маячит неяркий зеленоватый просвет. Вокруг заросли сочного папоротника и ежевики. Цепкие живые корни змеятся по камням.

Я иду одна, упиваясь волшебным единением с природой, благостным одиночеством, не нарушаемым ни добрым назиданием, ни надоедливой опекой. Я хорошо помню своё состояние после прощания с Виктором в Бургосе – чувство потерянного ребёнка, оказавшегося вдруг без поддержки взрослых. Пусто, тоскливо и страшно… Сегодня, на второй день после расставания с Карлосом, я ощущаю совсем другое – долгожданный покой, радость от возможности побыть наедине с собой.

Едва заметная тропа сворачивает влево и вниз от основного маршрута. Не раздумывая иду по ней. Мне приходится низко наклоняться под трухлявым стволом павшего бука, перешагивать через ветви и брёвна, перелезать через скользкий камень в ржавом кружеве лишайника. Но все препятствия вознаграждаются сторицей открывшейся передо мной картиной: тихий пятачок песка у горного ручья – прибежище лесных эльфов и мудрых мейгас. В прозрачной, ледяной даже на вид воде колышутся пятнистые гладкие спины крупных рыбин: речная форель не видит опасности в склонённой над ними фигуре. Над ручьём поникла гибкая ива, ополаскивая и без того шелковистые кудри в хрустальной воде. Ею любуется старый кособокий дуб, вспоминая молодость и кряхтя натруженным стволом, подпоясанным тёплым кушаком плюща. Мне кажется, я слышу и рассыпчатый смех ивы, и скрипучее ворчанье дуба, и беззвучные мысли рыбин, и шелест крыльев эльфов-мотыльков…

…Помню, лет десять назад, очарованная недавно открытой для себя Индией и восточной философией в целом, я страстно мечтала, чтобы у меня появился настоящий Учитель (слово «гуру» отдавало фальшью). Мой инструктор по йоге сказал тогда: «Зачем тебе один-единственный Учитель, если вокруг столько разных учителей?» Со временем я поняла, что учителем может стать любой встречный. Люди, собственно, потому и встречаются, и приходят в нашу жизнь, чтобы чему-то научить. Иногда это мимолётная встреча, меняющая судьбу, иногда – долгий отрезок жизни, переплавляющий руду ценностей, шихту принципов в горниле отношений. Любые обстоятельства, большие и малые события, приятные и не очень ситуации, неожиданные повороты и сюрпризы могут стать бесценным опытом, если подойти к ним с позиции учащегося. Умная книга, глубокий фильм, живая природа, искусство и красота окружающего мира – всё это тоже наши учителя. Кто-то из древних сказал: «Когда ученик готов – тогда и приходит Учитель». Не раньше и не позже.

Чем же определяется готовность ученика? Блеском глаз? Умением слышать? Одержимостью? Отрешённостью? Решимостью освободиться от всего ненужного, отжившего, с тем чтобы впустить в себя новую порцию откровений? Точнее всего готовность к ученичеству может определить сам человек, заглянув глубоко в себя: остались ли в нём вопросы без ответов или только категоричные суждения? Если по всем предметам он без сомнения отвечает: «Я знаю», – окружи его хоть сотней мудрецов, они будут бессильны передать ему и тысячной доли своих знаний.

Обыкновенно, отучившись в школе, получив диплом, большинство людей считают свою программу ученичества выполненной. Для них начинается новая эра – эра учительства. Тут и собственные дети подрастают – педагогическое раздолье! «Уж сейчас-то я вложу в твою голову всё самое нужное и важное!» – думает такой родитель-учитель. И часто ошибается. Во-первых, потому, что «вложить» решительно невозможно: можно увлечь только собственным примером. Во-вторых, хорошо бы дождаться вопросов, чтобы понять: чему и как учить. И наконец, самое главное: важнейшей добродетелью учителя является его глубокое уважение к ученику. А много ли вокруг родителей, по-настоящему уважающих своих детей, видящих в них отдельные, самостоятельные Личности, а не живой пластилин, принадлежащий им по праву кровного родства? Особенно сложно, если дети не похожи на них…

И последнее. Учитель и ученик живут параллельно в каждом человеке. Заканчивается ученик – заканчивается и учитель. Переставая учиться, мы тотчас теряем право и способность учить других. Этот бесконечный круговорот знаний и опыта отражает цикличность роста, спираль развития души, ступени личной эволюции человека. Так что, прежде чем самонадеянно заявлять: «Я знаю», – задумайтесь: а действительно ли это так? Чему вы можете научиться? Чем поделиться с другими?..

Напитавшись сокровенными знаниями от лесного ручья, деревьев и рыб, получив опыт жизни «из сердца в сердце», как говорят туареги, выбираюсь обратно на основную дорогу и через час вхожу в монастырские пределы Самоса.

Всё селение – пара-тройка улиц, расположенных вокруг монастыря. Самос не раз разрушали и грабили, полвека назад он выгорел почти дотла, но в который раз был восстановлен. Этот «феникс, восстающий из пепла», всегда был оплотом передовой мысли, как бы дико ни звучало это применительно к религиозному образованию. Сегодня здесь действует бенедиктинский мужской монастырь, известный в католическом мире как крупный монашеский университет. В его библиотеке хранится более двадцати тысяч книг по теологии, философии и истории.

В своё время здесь жил и трудился монах-просветитель по имени Бенито Херонимо – преподаватель монастырского колледжа, автор научных трудов, а также родоначальник художественного жанра «эссе». По сути, он был первым среди монахов-католиков, кто отличался тягой к естественным наукам, широтой взглядов и ставил общечеловеческие ценности выше интересов католической церкви. В частности, в эпоху еврейских гонений, в разгар инквизиции, когда калёным железом выжигался не только иудаизм, но и любые проявления сочувствия к иноверцам, Бенито в своём эссе «Письмо еврею из Байоны» открыто называет предрассудком убеждение о том, что различия в вере должны приводить к взаимной ненависти людей. Как вам такая смелость? Только личное заступничество короля, объявившего себя покровителем просвещённого монаха, спасло Бенито Херонимо от рук инквизиции. Перу Бенито принадлежат многотомные работы со сложными труднопереводимыми названиями: «Универсальный критический театр, или Речи о материях разного рода, разоблачающие всеобщие заблуждения», «Учёные и любознательные письма, опровергающие или объявляющие сомнительными многие распространённые мнения». Монах всю свою жизнь положил на борьбу с суевериями, которые в Галисии до сих пор соседствуют с крестом и распятием.

…Сария, Барбаделло, Ферейрос… Живые изгороди, мягкие малахитовые стволы, ленты каменных заборов, украшенных зелёной замшей мха… Где-то между строгой колокольней церкви Санта-Марина в Сарии и многоэтажным кладбищем под Барбаделло находится верстовой столб с юбилейной отметкой: «100 км до Сантьяго». Чуть поодаль – старое черешневое дерево. С дороги его не видно, меня приводит к нему незнакомая птица с клювом-пинцетом, задорным хохолком и ультрамариновым оперением. Крона черешни сплошь усыпана глянцевыми шоколадными ягодами размером с ранетку. Мы обе – я и «синяя птица» – уплетаем спелые тёмные ягоды, падающие в ладонь при первом лёгком прикосновении. Задев крылом сук, птица