бы религию человек ни исповедовал, если он осознал духовные принципы, то может достичь высшей цели – познания своей истинной природы. Если в банке мёд, то неважно, какого цвета банка. Без осознания духовных принципов религия сводится к слепой вере… Духовность – это цемент, скрепляющий здание общества. Исповедовать религию и жить без духовности – это всё равно что строить башню, наваливая камни и не скрепляя их цементом…»[108]

Суфийская традиция[109], зарождённая в недрах ислама, провозглашает истинность любого Пути к Богу, лишь бы он был искренним. По мнению суфиев, между религиями существуют лишь внешние различия, а в глубине своей главные нравственные идеи, выраженные в заповедях Библии, Торы и Корана, схожи между собой. Один из великих суфиев мусульманского Средневековья Ибн Араби так говорил о религии и вере: «Моё сердце принимает любые картины: и пастбище газелей, и монастырь монахов, и идолов, и храм, и Каабу… и скрижали Торы, и свитки Корана. Я исповедую религию любви, куда бы ни направлялись её караваны… и эта религия – моя религия и моя вера»[110].

Живые черты веры и милосердия, проявления любви и сострадания встречаются на всём протяжении Пути Сантьяго. Гостеприимные баски Эррандо и Тода, ставшие моей семьёй в Эускади. Сёрфингист Борис, научивший меня рисковать. Сильная женщина Агнета – моё зеркальное отражение и родственная душа. Русский госпитальер Виктор, открывший для меня Ла-Риоху и неиссякаемые ресурсы человеческого духа. Мэр-дворник Хавьер и бодегейро Хосе. Анатолий из Памплоны. Беременная датчанка Марта и несломленный итальянец Эмилио с их верой в чудо. Трое испанских рыцарей, носивших меня на руках, и отзывчивый Ромиро. Волонтёры Маркос и Хосе-Умберто. Профессор-пилигрим Карлос, мой друг и учитель, человек невероятной судьбы. Пастух Лугус, донья Пилар и чернокожий саратовец Жан. И множество других людей, которые помогали, подвозили, объясняли дорогу, угощали вином и хлебом, рассказывали истории, лечили и учили, улыбались и дарили тепло… Спасибо вам, добрые люди!

И сейчас, с каждым шагом приближаясь всё ближе и ближе к конечной точке Пути, я погружена в размышления, ещё недавно казавшиеся мне пространными и отвлечёнными, не имеющими ничего общего с моей реальной жизнью. Я ловлю себя на том, что вместо ироничных замечаний и язвительных комментариев в адрес того, что вижу, я употребляю слова восхищения и восторженные эпитеты. Отбросив сожаления и разочарования жизни, её шишки и шрамы, я рассуждаю, как законченный идеалист, как парящий в облаках мечтатель, как неисправимый романтик. Такой сделала меня дорога.

Ведь совсем неважно, где и когда ты живёшь, на каком языке говоришь и какую религию исповедуешь, чтобы понять простые истины: что главная ценность жизни – это настоящий момент, здесь и сейчас; что отдавать и делиться приятнее, чем брать и отнимать; что Бог есть, Он с нами и Он в каждом из нас; что доверие и любовь к людям и миру открывает все двери и сердца… Иногда для этого достаточно просто посмотреть в глаза того, кто рядом, и почувствовать его сердцем…

Небесный спектакль

…Рибадисо, Арсуа, Санта Ирэна, Педрузо… Кропотливые стежки шагов, петляющая строчка Пути по лоскутному полотну Испании рано или поздно приведут к заветному городу в тёмном кружеве веков. А пока дорога в каждом своём изгибе, в каждом потайном шве тропы, до последнего удара посоха-иголки с прилежанием искусной мастерицы продолжает трудиться до рассвета, до окончательного узелка, знаменующего собой завершённую, выполненную на совесть работу…

По пути ты пересекаешь не только города и пейзажи, километры и пространства, но и толщу веков, то ныряя вглубь прошлого, то заглядывая в туманные очертания будущего. Проходишь сквозь бесчисленные двери и ворота, переступаешь пороги и рубежи, одолеваешь перепутья истории и перекрестья собственного Пути… Ты проникаешь в призрачную щель между мирами, в узкий зазор между сном и явью, иллюзией и реальностью, обретая утраченную способность души. В то время как натруженные ноги твёрдо опираются на землю, взор устремлён вверх, к небу. Сохраняя прочную и незыблемую связь с материальным миром, придавленный к нему тяжёлым рюкзаком, болью и усталостью тела, ты получаешь в награду возможность летать, пусть только в снах или мечтах. Прямоходящий человек, торопливый проживатель быстротечной жизни вдруг понимает, почему он ходит на двух ногах, для чего наделён способностью чувствовать, а не только думать. Отчего в нём эта небесная тяга, неуспокоенность сердца, сообщающая непоседливым ногам импульс к перемещениям, а душе – неутолимую жажду странствий. Даже когда разум не знает точно: зачем? Даже когда все вокруг недоумевают: куда? Даже когда инстинкты противятся, а каждодневная рутина связывает по рукам и ногам, пугая неверием.

Награда за испытания тела и духа – магия случайных дорожных встреч, необъяснимых совпадений, тайнопись знаков и символов…

В Арсуа я делаю привал, чтобы передохнуть и купить сыра. Здесь он особенный – об этом упоминал Карлос. Зайдя в лавку, восторженно столбенею у витрины с натюрмортом из плотных, перевязанных бечевой брикетов, вощёных сахарных голов, гладких и ноздреватых брусков, дырчатых слезящихся срезов и сливочных конусов.

– Трудно выбрать, правда? – слышу знакомый голос с лёгким акцентом.

Оборачиваюсь – чернокожий саратовец Жан! Рукой он ласково придерживает… женскую грудь, точнее головку сыра, напоминающую по форме бюст примерно третьего размера.

– Сисечка, – произносит мечтательно пилигрим, поглаживая женственные формы сыра.

Так в переводе звучит название одного из сортов галисийского сыра – «тетилья» (tetilla).

– А я возьму вот этот! – На плетёной подставке стоит белый поварской колпак.

Сыр «себрейро» (cebreiro), в точности повторяющий головной убор повара, назван так по месту сбора жирного коровьего молока. Быть может, и бурёнка Лугуса поучаствовала в производстве этого «колпака»? На горных пастбищах Галисии и был когда-то придуман старинный рецепт. Мягкий молодой сыр с горьковатой кислинкой обычно подают с мармеладом из айвы или мёдом, поэтому к сыру я беру баночку золотистого айвового варенья. А Жан к своей «сисечке» – бутылку албариньо.

Разделив сырную трапезу на лавке под каштаном, снова выдвигаемся в путь. Вскоре, включив на полную мощь диафрагмальное дыхание, Жан оставляет меня далеко позади. Я же не тороплюсь – смакую последние километры дороги и всё чаще гляжу не под ноги, а на небо…

С утра над головой разворачивается сумасшедшая фиеста света и цвета. На небесном помосте дают грандиозный спектакль. Розовые лебяжьи перья облаков танцуют вокруг нежной сиреневой проталины, в центре которой дымится и вскипает сливочной пеной кучевая Вавилонская башня. На горизонте искристая сахарная вата сухо крошится о лиловые айсберги неподвижных туч. Минута – и неприступные глыбы тают под софитами солнечных стрел, распадаются