пор, пока не устали и пока не услышали согласие отвечать на вопросы. Их снова подняли на ноги. Они корчились и стонали. Яков ровным тоном проговорил:

— Тебе слово, Интеграл.

— Мы случайно оказались там, — тяжело ворочая языком, выговорил тот. — Перепутали квартиру.

— Ты не понял меня! — грубо прервал Яков. — Я все знаю! И жду ответа на мой вопрос! — он сделал отмашку подручному, тот нанес Интегралу удар, сбивая с ног.

Чуть полежав, Интеграл завозился, трудно сел на полу, прижался спиной к стене. Дуковский перевел глаза на Шустрого:

— Послушаем гончего.

Шустрый мотнул головой, провел окровавленной ладонью по лысой голове, размазывая по ней кровь, затравленно содрогнулся и соврал:

— Мы зашли, думали, деньжатами разживемся. В магазине присмотрели ее. Думали, есть, чего взять.

Недоверчиво пристально смотря, Яков раздраженно спросил:

— Кто заказал убить ее?

Бегая глазами по сторонам, Шустрый прохрипел:

— Гадом буду, не было заказа! Не веришь? Гланда мне под ребро, если вру! Мы думали, что она мурцовка, профура.

— Кто из вас убил? — почти не раскрывая рта, вскинул подбородок Яков.

Упертое молчание подельников заставило Шустрого проглотить язык, однако под мрачным взглядом Дуковского он не вытерпел и кивнул на Серого. Интеграл боковым зрением заметил и сквозь зубы выдохнул:

— Ссучился, гад!

— Я не хотел! — подал голос Серый, пытаясь защититься. — Это он меня заставил! — показал на Шустрого. — Все видели!

— А ты что скажешь? — перевел глаза на Черепаху Яков. — Чей заказ выполняли?

— Да сами мы, — раздул ноздри тот.

Дуковский прохрипел:

— Кто насиловал? — заскрипел зубами Дуковский. Он никогда не ревновал Маргариту, если сам направлял на дело, но не мог допустить мысли, чтобы не расправиться с ее насильниками и убийцами.

Лицо Черепахи вытянулось в растерянности. Он-то как раз среди всех оказался не при делах. Но Шустрый двинул бедрами, хотя вопрос был адресован не ему:

— Да никто, шеф! — воскликнул, забыв о боли во всем теле.

— Еще раз соврешь, убью! — угрожающе повернулся к нему Яков. — Говори, кто?

Видя, что он приперт к стенке, Шустрый поник. И, уставившись в пол, начал валить на Серого:

— Это он на нее глаз положил, шеф.

— Врет, врет! — нервно прокричал Серый. — Врет, скотина! Это он разложил ее на полу! Он заставил меня первым! А потом сам мутыскать начал!

Потемнев, Дуковский повторил:

— Назови заказчика, Шустрый!

Втянув голову в плечи, тот замолчал. Яков поднял глаза на подручного, и тот мгновенно нанес Шустрому удар по ребрам. Шустрый завалился набок, захрипел.

— От шефа нельзя ничего скрывать! — назидательно проговорил Яков.

— Шеф, как на духу! — скорчился Шустрый.

— По горячим углям топчешься! — сказал Дуковский. — Тянешь время. Не советую. Думаешь, дух святой прилетит к тебе на помощь? Не прилетит, не надейся! Таким как ты он не помогает. И я не помогаю тем, кто врет мне! — приказал подручным. — Разденьте! Вмиг с Шустрого сорвали одежду, кромсая ее ножом. Ничего не понимая, он бегающими глазами скользил по всем, спрашивая:

— Зачем, парни? — интуитивно чувствуя неладное, стал просить. — Не надо, шеф!

— Она ведь тоже просила, не так ли, но ты не послушал ее! — сказал сердито Яков, оглянулся к порогу. — Молот, ты где?

— Тут! — раздалось из-за порога, и Шустрый увидал, как с улицы вошел невысокий парень в белой рубашке, с сумкой в руке.

— Посмотри! — Дуковский кивнул на скукожившегося Шустрого.

Мельком глянув на голое тело Шустрого, Молот хмыкнул, подмигивая:

— Минутное дело! На бинтовку больше времени уйдет. Сделаем чисто. Пискнуть не успеет. Чик, чик и все! Как будто родился так!

— Тогда действуй! — распорядился Яков.

— Кладите на стол, — бросил Молот подручным и открыл сумку.

Когда Шустрого разложили на столе, а он стал догадываться зачем, то задохнулся от собственного крика:

— Нет! Парни! Лучше порешите совсем! Шеф, прости! Искуплю, шеф!

Вытащив из сумки инструменты, Молот разложил их на сиденье стула, подошел к столу:

— Да ты не бойся, — сказал успокаивающе, потрогал половые железы Шустрого. — Все будет как надо. Быстро заживет! — взял инструмент в руки.

Раскрыв рот, Шустрый закричал до хрипоты, но никто не обращал на это внимания. Когда все было закончено, его сняли со стола, посадили на пол к стене. Он стонал, взвывал, хрипел, ругался, наконец, сжавшись, завалился набок. Молот бросил ему отрезанные половые железы:

— На память!

Обескураженные тем, что произошло на их глазах, Интеграл, Серый и Черепаха смотрели выжидающе, не проронив ни звука. Дуковский равнодушно спросил:

— Кто из вас следующий на очереди? У кого еще отшибло память? Кто тоже забыл имя заказчика?

В ответ были потупленные взоры. Тогда Яков показал пальцем:

— Серый!

Забыв о боли от побоев, Серый вытянулся в струну, снизу вверх тоскливо посмотрел на Якова, завозился, встал на колени и неожиданно начал плакать и креститься. Дуковский безразлично бросил:

— Я не Господь Бог, Серый! И не поп! Грехи не отпускаю! Каждый должен отвечать по своим долгам.

— Не надо! — испуганно прошептал Серый — Я отслужу верой и правдой!

— Ты уже сейчас врешь мне! — осек Яков. — Такая у тебя вера и правда? — кинул подручным. — Уберите!

Подхватив под руки, Серого потащили к выходу под тихое завывание его голоса. Ноги безжизненно волоклись по полу. За дверью раздался хлопок из пистолета с глушителем, и голос Серого исчез. Глаза Якова остановились на Интеграле:

— А теперь я хочу услышать тебя.

Чувствуя, как пол под ними начинает накаляться, Интеграл пошевелился, сел удобнее, заговорил, стараясь держать фасон:

— Зачем ты оскопил Шустрого? Ну, пришили мы твою шмару. Так что с того? Мало ли таких телок по обочинам дорог выбрасывают? Серый не обманул: случайно произошло. С испугу он думал, что она его хочет порезать. Зачем убил Серого? Это перебор: за драную лярвочку человека в расход. Десять таких сявок не стоят одного человека. И не гони пургу про заказчика. Никакого заказчика не было. Сам знаешь. Зря порешил одного, а второго с головой в дерьмо опустил.

Покалеченный Шустрый был жалок, как побитый пес. Его опустили! Опустили так, что хоть удавись теперь. Это был позор, который смывался только кровью. Но даже кровью невозможно смыть начисто. И неизвестно, от кого принял этот позор. Да было бы дело стоящее, а то из-за бабы! Такое невозможно пережить. А Интеграл в этот миг вспомнил Анастасию и свои мысли после того, как, оставив задаток, она ушла: «Баба — плохой знак»! В другом случае он сообщил бы о ней Дуковскому, но страх перед Большим был сильнее страха перед этим неизвестным. Яков долго молчал, смотря в глаза Интегралу, затем сказал:

— Я ценю своих людей, защищаю их, заставляю тех, кто покушается на них,